В европейском искусстве эти знаки выделены, они соотносятся с деторождением и вскармливанием грудью: последовательно, шаг за шагом, противопоставляются «шлюха» и «мамочка»[152]. Удлиненные женские фигуры с маленькой высокой грудью, такие как «Венера» Боттичелли, Ева с полотен Кранаха Старшего или женщины на картинах Жана Гужона во Франции, в середине XVI века уступают место совсем другим образцам. Художники поздней школы Фонтенбло, а также Рубенс в цикле картин, написанных для Люксембургского дворца по заказу Марии Медичи, предпочитают округлые и пышные формы. Образы торжествующей плоти напоминают и о том, что слишком откровенное вместилище женского начала должно быть усмирено силой добродетели. Женские флюиды не должны переходить в нечистую менструальную кровь или увеличивать сладострастное наслаждение; ими следует наполнять те части тела, что служат одному лишь вскармливанию младенца. Выше уже отмечалось, что медики того времени считали все жидкости тела подобными друг другу и способными превращаться в кровь. Материнское молоко, таким образом, имеет ту же природу, что и женская сперма, которую, как представлялось в те времена, женщина извергает во время соития. После рождения ребенка семяизвержение должно полностью сублимироваться в лактации. В этой концепции слышны отклики представления о браке в целом. Его следовало возвеличить и сделать священным, несмотря на то греховное плотское наслаждение, что ему сопутствовало. Церковники и законодатели должны были разработать целую систему установлений и запретов, чтобы ввести плотские наслаждения в узкие рамки супружеских уз и исключить все иные, получаемые вне этих уз.

Сексуальное подавление очень четко проявляется в уголовных делах XVI–XVII веков, зафиксированных в архивах. Законы и юриспруденция во Франции формируют отрицательное отношение к злоупотреблениям плотскими радостями, а духовники на исповеди задают специальные вопросы о том, как именно протекает сексуальная жизнь супругов[153].

Усилия тех и других достигают пика в период правления Людовика XIII. Законник Клод ле Брен де ла Рошетт издает в 1609 году в Лионе «Гражданский и уголовный процессуальный кодекс». В нем он различает четыре большие группы преступлений. Самые распространенные — покушения на личность и кража, самые редкие — оскорбление королевского или божественного величия. А между ними находятся различные типы «распутства», связанные с нарушением норм сексуального поведения[154]. Устанавливается и градация этих нарушений по степени тяжести, которая, очевидно, связана с тем, насколько сильный ущерб они наносят священным принципам брака. Первым проступком на шкале подавления предстает мастурбация, но преследование ее в законодательном порядке осложняется тем, что человека слишком трудно застать за совершением этого преступного деяния. Затем, по мере возрастания тяжести, идут сексуальные связи вне брака, внебрачное постоянное сожительство, адюльтер, двоеженство. Характер наказания за них зависит от порядков, принятых в той или иной местности, но не доходит до смертной казни. Смертная казнь предусмотрена за изнасилование, женскую или мужскую однополую связь (содомия в браке рассматривается как менее тяжкий проступок, и наказание за нее остается за исповедником), половую связь между родителями и детьми или братьями и сестрами (инцест), скотоложество (животное в качестве наказания обычно забивают). Кроме того, королевским эдиктом 1557 года приговариваются к смерти матери, родившие ребенка вне брака и сумевшие скрыть от властей свою беременность, в том случае, если младенец после рождения умер по любой причине. Между 1557 и 1789 годом парижский парламент вынес около 1500 смертных приговоров по таким делам, что само по себе говорит о том, насколько распространено было подобное явление. Наконец, колдуны и колдуньи, приговоренные к сожжению за оскорбление божьего величия, обвинялись еще и в участии в шабаше и плотских сношениях с демонами — инкубом или суккубом, смотря по обстоятельствам. Признания ведьм на суде часто содержат описания соития, причинявшего боль, так как дьявольский пенис был ледяной и покрыт колючками[155].

Сексуальные преступления, за исключением «сокрытия беременности» и детоубийства, не оставили заметных следов в судебных архивах. Содомия, совокупление с животными и инцест, столь тяжкие в глазах законодателей, упоминаются в судебных протоколах крайне редко. Конечно, нельзя исключать, что документы, где рассказывалось о подобных случаях, уничтожались, но и это лишь частичное объяснение. Судебные преследования по таким делам возбуждались лишь в самых исключительных случаях, что говорит о некоем негласном попустительстве, существовавшем на этот счет в обществе, особенно в сельских районах. Изнасилование в документах представлено более обильно: по моим изысканиям, в архивах парижского парламента из 641 уголовного дела 18 случаев касаются изнасилования в 1567 году и 13 из 673 — в 1568 году. И здесь доля, приходящаяся на дела сельских жителей, весьма мала. Даже если подобное преступление, совершенное в деревне, и становится предметом судебного разбирательства, смертный приговор выносится очень редко. За два года он встречается только 3 раза, то есть охватывает 10 % всех приговоров, и каждый раз изнасилованию сопутствуют отягчающие обстоятельства. Кроме того, 7 обвиняемых приговорены к каторжным работам на галерах, а другие — к наказанию кнутом, изгнанию или же судебное дело просто прекращено.

В тех же документах присутствует немало дел, связанных с обвинением в адюльтере, что говорит о том, как возросло внимание к святости семейных уз после эдикта 1557 года. В 1567–1568 годах осуждены 33 человека, из них 18 женщин. Правда, самыми суровыми приговорами стали отправка на галеры двух мужчин и изгнание на два года незамужней девушки, вступившей в связь с женатым мужчиной. Другие были приговорены к изгнанию, публичной порке, штрафу или выставлению на позор. Внимание властей привлекает в первую очередь ослабление семьи в городе. Среди женской части населения на 7 крестьянок приходится 11 горожанок, а в целом на 11 замужних приходится 4 вдовы и 3 незамужних. При этом крестьяне составляют 80 % всего населения. По всей видимости, нравственные и церковные запреты в деревне были не так строги, как в городе, и крестьян реже подвергали судебным преследованиям, чем горожан, что совсем не означает, что крестьяне были менее склонны к совершению чувственных грехов. Столетие спустя, около 1670 года, дела об адюльтере почти совсем исчезают из исков, поданных в парламент Парижа. По-видимому, твердо устанавливается другая практика, связанная с представлением о главенстве мужа в семье. Обманутый муж имеет право отправить виновницу в монастырь на два года, а затем может решать, оставить ли ее там навсегда или забрать обратно. Нечего и говорить, что обратная ситуация, когда виновной стороной является муж, не рассматривается[156].