видела? Ну-ка учись ими пользоваться. Раз, два, три — и бросай, изо всех сил бросай! Хватит силы?

Она взяла гранату, примерилась и ответила уверенно:

— Хватит!

Обняв ее за плечи, похвалил:

— Ну, молодец! Я так и знал…

И запел любимую песню:

Штыком и гранатой пробились ребята…

Остался в степи Железняк.

Потом снова вернулись к воспоминаниям о первом бое.

— А все же молодцы наши хлопцы: Чуклай, Солохин и остальные. По Логишинскому тракту ползли танки. Солохин по кювету побежал навстречу и швырнул под гусеницу переднему связку гранат, а сам упал. Ну и грохнуло! Смотрим, задние попятились, развернулись — и назад. Ну, а мы взобрались на подбитый и давай выковыривать из него фрицев… Ну ладно, нужно бежать, а то я заговорился с тобой. Василий Захарович ругать будет.

— Сережа, будь смелым, но осторожным, — попросила его Вера на прощание. — Без нужды не бравируй…

— Все будет в порядке, не волнуйся…

Небольшой отряд Коржа занимал оборону в трех километрах севернее Пинска, в районе бывшего имения Заполья. Помимо основной дороги около Заполья проходила параллельная. Ночью бойцы окопались вдоль вековой липовой аллеи. Группа Корнилова расположилась несколько восточнее имения, на кладбище. Она должна была встретить противника на параллельной дороге.

На рассвете в тумане показались немецкие конники. Они ехали не спеша, не ожидали нападения. Припав к прикладам винтовок, бойцы ждали команды. Корж на спешил: надо поближе подпустить противника, чтобы каждая пуля попала в цель. Вот фашистский офицер почти поравнялся с затаившимся отрядом. Грянул первый выстрел. Лошадь шарахнулась в сторону, и офицер, как мешок, шлепнулся на землю. По большаку заметались лошади без всадников.

А из лесу выходил еще один эскадрон. Огонь перенесли на него. Впереди всех лежал Корнилов, рядом пристроился Чуклай. Они стреляли размеренно, не обращая внимания на пули, которые то и дело свистели вокруг.

— Вперед! — скомандовал Корнилов, намереваясь сделать короткую перебежку.

Но пуля ударила в левое плечо, и он пошатнулся. Пришлось лечь. Чуклай наскоро перебинтовал своего командира, и тот продолжал стрелять. Вторая пуля попала в левую ногу.

— Врете гады, не прорветесь! — сквозь зубы сказал Корнилов. — Все равно не пропустим.

Еще одна вражеская пуля попала в Корнилова, на этот раз в грудь. Немцы наседали со всех сторон. Связной передал команду Коржа отступать в балку, к городу. Бойцы группы Корнилова держались до последней возможности. Взвалив истекающего кровью командира на спину, Чуклай пополз. Нордман и Беркович поддерживали Корнилова с боков, поминутно останавливаясь и отстреливаясь. А Чуклай полз и полз. Только в высокой кукурузе, когда удалось скрыться с глаз противника, опустил он Корнилова на землю. Тот уже не дышал.

Фашистские автоматчики били справа и слева. Каждая минута промедления грозила неминуемой смертью. Надо было немедленно уходить. Забрав из кармана убитого партбилет и сняв кобуру с наганом, побежали в балку, возле города.

Корж нетерпеливо ждал и уже думал, что вся группа погибла. Увидев окровавленного Чуклая, спросил:

— Что, ранен?

— Нет, — ответил боец. — Корнилов убит, товарищ командир. Несли его, но попали в такой переплет, что тело пришлось оставить. Вот возьмите. — И он передал партбилет и наган. Ссутулившаяся фигура Чуклая выражала глубокую скорбь, длинное, худое лицо посерело, глаза запали.

С запада, визжа, летели мины. Усиливалась стрельба на севере. Корж выстроил бойцов в балке и произнес короткую речь:

— Сегодня мы потеряли своего боевого товарища, храброго человека, верного сына Коммунистической партии Сергея Гавриловича Корнилова. Вот здесь перед лицом смертельной опасности мы клянемся памятью погибшего друга, что жестоко отомстим врагу за него. Сотнями своих поганых жизней поплатятся враги за светлую жизнь товарища Корнилова. Отсалютуем в честь Сергея Корнилова…

Трижды прогремели залпы в сторону противника, и отряд цепочкой стал пробираться к городу.

— Вере Захаровне ничего не говорить, сам скажу, — предупредил Корж.

По городу била вражеская артиллерия. Бойцы быстро бежали по Первомайской улице, к мосту через речку Пину. За мостом удалялись машины и подводы, на мосту стояли секретарь обкома партии Петр Гапеевич Шаповалов и Вера Захаровна Хоружая, а недалеко от них — небольшая группа подрывников.

Вера вся подалась навстречу бегущим бойцам, настороженно ища среди них мужа. Корж остановился возле нее растерянный, подавленный. Когда бежал сюда, подобрал слова, чтобы смягчить удар, утешить. А вот сейчас, видя перед собой ждущие, требовательные глаза женщины, забыл все заранее заготовленные фразы. Вырвалось что-то неуклюжее, холодное:

— Ты не волнуйся, не плачь, побереги себя для будущего… Не нужно…

И не выдержал, покатилась по щеке предательская слеза:

— Не волнуйся, дорогая…

Густо покрытое веснушками курносое лицо Веры побелело. Рука невольно потянулась в сторону, ища опоры:

— Говори все, я выдержу… Говори!

Это она словами, умом требовала. А сердце, глаза просили: «Ради бога, только не это, только не это! Не может быть, не верю! Даже если скажешь, не поверю! Он жив, я чувствую, он жив!»

— Сражался он как настоящий герой и погиб как герой… Ты можешь гордиться им…

Взоры всех окружающих были устремлены на Веру. И все видели, как на момент, на один момент она закрыла глаза и пошатнулась. Твердые мужские руки поддержали, повели… Остановились возле последней машины, забиравшей тех, кто должен ехать в советский тыл. Только тут Вера поняла, куда ее привели:

— Нет, я в тыл не поеду. Я останусь с вами!

Командир отряда Корж подошел к ней, взял под руку, хотел уговорить. Но, заглянув в глаза, отошел в сторону и скомандовал:

— Посадить в закрытую машину!

Где-то совсем рядом рвались снаряды. Вера даже не воспринимала этого. Не слышала она и рева самолетов, бомбивших дорогу. Для нее ничего сейчас не существовало, кроме горя, рвавшего сердце на части.

Как сквозь сон слышала слова бойцов, вспоминавших о недавнем бое. Они то и дело говорили о Сергее как о живом, находили какие-то новые качества, которыми она могла гордиться.

Вспомнились слова Долорес Ибаррури: «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса». Сколько раз прежде повторяла Вера эти слова, но только сейчас поняла всю их глубокую, суровую, безжалостную правду.

Доехали до Столинского района, оттуда повернули на северо-восток, в Давид-городок. Где-то при впадении реки Лань в Припять военные моряки помогли переправиться на левый берег. А там пошли дремучие полесские леса, родные места Василия Коржа.

Деревни здесь разбросаны между лесами и болотами. И почти всюду в этой глухомани знали Василия Захаровича, любили и уважали. Везде его отряду предоставляли жилье и снабжали продуктами. Население активно поддерживало партизан.

Фашисты двинулись дальше, на восток, а партизаны остались хозяевами лесов