А после нового года Гайдар отпустил цены, и в магазинах появилось все. Цены неподъемные, но можно купить колбасу с давно забытым вкусом, пусть двести граммов, кусок нормального сыра, курицу и йогурты для сына. Все-таки начинаем чувствовать себя людьми, учимся покупать, выбирать, присматриваться и прицениваться. Раньше мы умели только рвать из рук, хватать, доставать и выхватывать.

И еще проблемы с бензином – очереди такие, что просто немыслимо. На заправку ездим ночью, но и тогда отстаиваем пару часов. Дремлем под радио и снова не ропщем. Привыкшие мы!

Еще одна «картинка с выставки» – история с моим приятелем, коснувшаяся и меня. Валюту тогда меняли строго по норме – по-моему, триста долларов на человека в поездку. Конечно же, это было катастрофически мало, особенно для тех, у кого было что менять. Ну и замели моего приятеля на таможне – деньги изъяли, составили акт и пригрозили расправой. Про это он быстро забыл, и, как оказалось, напрасно. Пришло письмо из важных органов – приглашение на беседу. В мрачном здании на Лубянке с ним побеседовали. Следователь был, видать, человеком вменяемым и понимал всю наивность и бред этих «норм». Но – закона о наказании за валютные операции еще не отменили! И дело надо было закрыть. И предложил он великодушно нашему бедолаге такую вот схему – деньги дали ему друзья на какие-то необходимые нужды. По слабости характера он их взял, ну и влип за чужое. Времена все-таки менялись, да и нелегальная сумма была смехотворной. Приятель мне позвонил и, страшно смущаясь, изложил просьбу – подтвердить, что это мои деньги. Я, разумеется, согласилась – какие проблемы! Конечно же, подтвержу!

– Но, – тут он замялся, – тебя могут вызвать!

– Да ерунда, – ответила я, – дружба дороже.

Вскоре пришло мне письмецо – приглашение на беседу. Пошла. Муж остался ждать в машине – тогда еще можно было в центре Москвы спокойно припарковаться. На входе внимательно изучили мой паспорт, велели идти наверх. Большой кабинет, книжный шкаф, на стене портрет Дзержинского. Следователь – молодой и симпатичный мужчина лет тридцати пяти, кудрявый, голубоглазый, с сибирской фамилией на «ых» – то ли Седых, то ли Старых. Пошли расспросы. Все подтверждаю – да, двести долларов дала я, лично. На лекарства для бабушки – здесь таких нет. Конечно же, все напишу и подпишу. О чем разговор?

Написала, подписала и уже собралась встать.

– А вы… любите стихи?

Я замерла от неожиданного вопроса и промямлила:

– Ну да… очень.

– Кого? – оживляется он.

Я начинаю перечислять. Вкусы не сходятся – кудрявый следователь любит Есенина. Просто фанат. И начинает читать – увлеченно, без остановки. Читает час, пошел второй. Ходит по кабинету и – читает, читает…

Думаю о том, как там мой муж. Боже, какие же мысли лезут ему, бедному, в голову?

А следователь все читает. Маньяк, сумасшедший? Или это такой способ вывести меня на чистую воду? А может, он просто устал и так расслабляется?

Длилось это мучение пару часов. На улицу вышла разбитая, растерянная, ничего не понимающая. Через пару недель звонок – опять приглашение. Боже, я лучше умру! А надо идти – как я могу подвести человека? Снова стихи, снова печаль, снова Есенин. Но понимаю, что я ему нравлюсь – женщина чувствует это всегда.

Через пару часов дарит мне сборник стихов и коробку конфет. На заплетающихся ногах выхожу на улицу. Что делать-то? Тошно мне, как никогда. Вот ведь влипла – только влюбленного кагэбэшника мне не хватало.

Следующий звонок через пару месяцев – голос вкрадчивый, волнующий.

– Как дела, как сынок, как вообще?

Я что-то отвечаю и чувствую, как мне плохо – еле стою на ватных ногах. Ну, а потом предложение:

– Вы, Мария, женщина умная и симпатичная…

Я обреченно молчу.

– Вы можете помочь своей родине!

– Как? – еле шепчу я в ответ, почти теряя сознание.

– А вот как – случайные знакомства с иностранцами, походы с ними в ресторан и так далее.

– Вербуете? – поинтересовалась я.

Он тихо засмеялся:

– Нет, предлагаю.

– А отказаться можно?

– Да разумеется, – бодренько ответил он. – Годы-то на дворе какие – перестройка! Вы уж так не пугайтесь!

– А я беременна! – радостно вскрикиваю я. – Куда уж мне в рестораны!

– Сообразительная вы, – разочарованно вздохнул любитель поэзии. – Ну, всего доброго!

Беременной я не была, а вот сообразительной оставалась. И как осенило?

Друга моего, слава богу, не посадили – времена и вправду начинались другие. Да и валютную статью вскоре отменили. Но осадочек, как говорится, остался. И очень надолго – если честно сказать.

К тому времени я уже перестала переживать по поводу развода, бывший муж успел пару раз жениться и был вполне доволен собой.

Со вторым мужем мы жили в любви, понимали друг друга – а это главное. Он стал отцом моему сыну, и я видела, как он любит нашего мальчика, гордится им, заботится и ничего для него не жалеет. Воистину, если мужчина любит женщину, он полюбит ее ребенка – мой личный опыт тому подтверждение. В те годы мы много путешествовали, показывали сыну страны и континенты. Он увлекался музыкой – возраст такой, – и от этого всем было слегка дурно: музыка, на наш взгляд, чудовищная: тяжелый рок и все такое прочее. Ездили с ним на Арбат – там тусовались такие же типы в черных майках с Куртом Кобейном, в высоких, тяжеленных ботинках, гриндерсах, в черных кожаных косухах и с сережками в ушах. Наш тоже был с серьгой. Ничего, пережили. Так же, как и татуировки, – правда, здесь было сложнее, конечно, без борьбы не обошлось. Сын меня не послушал, сейчас кается и говорит, что мама была права. Иногда даже добавляет ласкающее слух «как всегда». Сережку вынул из уха лет в двадцать, дырка давно заросла.

Никогда ничего я ему категорически не запрещала – ни серьгу, ни сумасшедшую музыку, ни все остальное. Я пыталась строить отношения на доверии, близости, и перебора не вышло – может быть, материал был благодатный? Не наглый такой «материал», совестливый.

Что определяет мужчину? Чувство ответственности! Надеюсь, что объяснила ребенку, что это такое.

А совсем недавно в машине сын поставил Анну Герман. Я обалдела, но промолчала. Потрясение, надо сказать, было сильным.

Всему свое время – вот непреложная истина.

Когда начались у него первые романы, все его девочки, равно как и друзья, приходили к нам в дом. Почти все мне нравились.

Но не все было гладко. В стране снова началась война. На этот раз – чеченская. Соседский мальчик вернулся с перебитым позвоночником, мамаша-алкоголичка его бросила, помогали только женщины из Комитета солдатских матерей и фронтовые друзья. Он свято верил, что встанет и пойдет. Его друзья вместе с матерями из Солдатского комитета, потерявшими своих сыновей, помогали обживать новую квартиру, данную государством. Доставали все с боем, с трудностями, с безумными хлопотами и скандалами. Купили самый дешевый диван – спать на нем было невозможно, тем более инвалиду, икеевскую кухонную мебель. С трудом выбили бесплатную плиту. А кто будет на ней готовить? Кто-то из посторонних привез стол, стулья, старенький магнитофон. Что-то собрали соседи.