удивлением обнаружил, что его готовят к работе с радиоактивными материалами. В одну из редких встреч с куратором-резидентом доложил ему об этом, еще не понимая, в какой ситуации он находится.

И тут, как в Москве, он привлек к себе внимание. На сей раз американских военных «кадровиков». Шел 1944 год. Работы по созданию А-бомбы в разгаре. До цели близко. Но возникли преграды, которые можно было решить, лишь используя больше не только ученых, но и отличных техников. Их явно не хватало. И, возможно, случайно, однако с определенной долей закономерности, Жорж Коваль, чей уровень интеллекта был заметно выше, чем у его соучеников, попал в элиту. В августе 1944‐го получил назначение в город Оук-Ридж, штат Теннесси. Ему намекнули, что придется работать с радиоактивными веществами. Но предположений, что это как-то связано с созданием А-бомбы, не возникло. Резидент, которому «Дальмар» сообщил о назначении, обговорил условия связи, не предполагая, что его подопечный попадает на абсолютно засекреченный объект. Если не являлось секретом, что в лаборатории Лос-Аламоса разрабатывалась А-бомба, то в других не менее закрытых и секретных городах, как, например, Оук-Ридж, производили обогащенный уран и плутоний для А-бомбы.

В отличие от «освоенного» советской разведкой Лос-Аламоса об Оук-Ридже в Москве почти ничего не знали. И «Дельмар» первым сообщил: здесь производят обогащенный уран и плутоний. Сам Жорж как раз и работает радиометристом в секторе по производству плутония.

Поле деятельности Коваля не было строго ограничено запретами в передвижении, как у других сотрудников. Радиометрист охранял здоровье своих соотечественников, которые работали с радиоактивными материалами. В его задачу как раз и входило перемещение по трем различным секторам: он следил за тем, чтобы нигде уровень радиации ни в коем случае не превышал допустимый.

Таким образом, все происходившее в трех разных секторах специалисту, пусть химику, было не только известно, но и в деталях понятно.

В своих сообщениях «Дальмар» сообщал, что в трех изолированных друг от друга помещениях трудилось около полутора тысяч сотрудников.

А это говорило о том, какой уровень предприятия и о серьезности намерений американских ученых и инженеров.

Для Москвы неожиданным стало и сообщение Коваля о доставке обогащенного урана и плутония из Оук-Риджа в Лос-Аламос. Военные самолеты с грузом сопровождала усиленная охрана.

«Дальмар» также информировал, что каждый сотрудник лаборатории в Оук-Ридже фактически прикован к собственному рабочему месту. За всеми наблюдали, прослушивали на всякий случай телефонные разговоры, не слишком поощряли общение друг с другом. Жили в закрытых лагерях, как в казармах, только удобных, комфортабельных, ни в чем не нуждались. Между сотрудниками лабораторий, занятых исследованиями, воздвигли непроницаемые барьеры. Но Жорж Коваль, пользуясь своим положением, эти барьеры относительно легко преодолевал.

Генерал-лейтенант Лесли Гровс являлся руководителем военной части «Манхэттенского проекта» и отвечал за безопасность работ на атомных объектах. Его книга «Теперь об этом можно рассказать», вышедшая и у нас в 1964 году в Атомиздате, — образец того, как нельзя безоговорочно верить в свою неуязвимость. Следует отдать должное генералу, он сделал все, чтобы создать «железный занавес» между своими подчиненными и остальным миром. Работал, судя по его же описанию, самоотверженно. Допустил лишь одну, но фатальную ошибку: уверовал в непроницаемость установленного им занавеса, называл лабораторию в Лос-Аламосе абсолютно «мертвой зоной».

Но если кто-то заслон возводит, то всегда найдется кто-то, кто попытается через него проникнуть. И это, как мы теперь знаем, удалось советской разведке. Несколько ученых США из Лос-Аламоса инициативно, то есть добровольно, сами вышли на советскую внешнюю разведку, предложив ей свои услуги. Тот же «Млад», он же Теодор Холл, одарил нашего друга-агента «Лесли» — Лону Коэн кипами чертежей, переданными им в сугубо закрытом городке Альбукерке и чудом доставленными в Нью-Йорк «Джонни» — разведчику Анатолию Антоновичу Яцкову.

Немецкий физик-антифашист Клаус Фукс добывал информацию из Лос-Аламоса, а позже из Англии. Итальянский физик Бруно Понтекорво, единственный из крупных ученых, который пошел на риск сотрудничества с советской разведкой, внес огромный вклад в создание первой советской атомной бомбы.

Но роль Жоржа Коваля — особая. Военный-нелегал в звании солдата — единственный из наших соотечественников, из всех советских легальных и нелегальных разведчиков, кто сам лично, без чьей-либо помощи проник на абсолютно закрытый (по мнению наивного генерала Гровса) атомный объект и передал бесценные данные советской разведке.

Химику и способному инженеру не приходилось начинать здесь с нуля, как многим другим агентам и разведчикам. Он вникал в технологию обогащения урана. Своими глазами видел новейшее секретнейшее оборудование. Общался с замученными скучным бытием техниками, которым так хотелось душевно поговорить хоть с кем-то и рассказать, поведать. И «Дальмар» слушал, запоминал. Сумел все это, пусть на своем уровне, не обобщить, попытаться осмыслить весь технологический цикл. Понял, что ученые США заняты производством полония, который собираются использовать в атомном заряде. Об этом в СССР не знали.

В скором времени Жоржу удалось вырваться в свой первый отпуск и прибыть на служебном джипе на заранее установленное место. Там его уже поджидал непосредственный начальник. О нем известно лишь одно — оперативный псевдоним «Фарадей». Ему и передал Жорж данные о производстве ядерных материалов — плутония и урана. И еще об источнике инициирования, благодаря которому и происходит атомный взрыв.

А от «Фарадея» до Москвы, где их особенно ждал молодой тогда еще бородатый физик — в некотором смысле отец советской А-бомбы И.В. Курчатов, сведения добирались сложным засекреченным способом.

Сам по себе возникает вопрос, почему все же Жорж Коваль не вызвал никаких подозрений у американской контрразведки, как проморгали его люди Гровса? Найти ответ помог собственный корреспондент ТАСС в США Андрей Шитов, передавший целый ряд материалов о Ковале, в том числе из американской прессы.

Издания «Journal of Cold» и «Journal of Cold War Studies» объясняют неуловимость ДЖО прямо как в анекдоте. Его никто не искал. Проморгали, ибо биография простого американского парня из бедной еврейской семьи была обыденна, безлика. А если Коваль чем-то и выделялся, то, как сочли, проанализировав его тесты IQ, быстротой мышления и сообразительностью. Маловато для подозрений в шпионаже. Прошлое техника, а не инженера (кто ж знал о его советском дипломе?) Коваля представлялось типично американским, проверки не требующим. Первый же запрос в его родной Су-Сити опроверг бы это мгновенно. Но поверили, проверяли других, более важных по должности и положению в «Манхэттенском проекте», чем какой-то техник.

К тому же шла война, было не до копания в абсолютно прозрачных биографиях. Требовалось как можно скорее дать результат: во что бы то ни стало сделать эту малышку, А-бомбу. И Коваль несколько лет умело пользовался всегдашним, типично американским и в принципе неплохим умением выжимать результат, несмотря ни на что и не обращая внимания на