Копейщик выдохнул воздух, что говорило о том, что эта идея не была новой для него. Караваны платили один налог таможенникам и еще один – солдатам, которые, казалось бы, должны охранять их.

– Восемь мечей, – пробормотал он, покачав головой. – Сорок человек и три группы купцов в этом караване, незнакомец, включая семерых, которые присоединились к нам с того момента, как мы обогнули южную оконечность Вилайета. И всегда есть такие, не примите это за оскорбление, которые хотят предпринять путешествие в одиночку, пока не увидят голые дюны у Зарпаша перед собой и не поймут, что впереди лежат Гимелеи, до которых надо еще дойти. И тогда они рвутся присоединиться к первому же появившемуся каравану, если конечно повезет и караван действительно появится. Я передам кому надо о вашем присутствии, но вы должны понять, что я не могу позволить вам приблизиться к каравану ночью. Как мне называть тебя, незнакомец?

– Скажи им, что меня зовут Патил, – ответил Конан.

Ордо тихо застонал, стиснув зубы.

– Меня зовут Торио, – сказал копейщик, – капитан и командир охранников каравана. Запомни, Патил: держи своих людей подальше от каравана до первых лучей солнца. – Резко подняв свое копье, он повернул своего коня и повел стражников галопом к караванным огням.

– Ну что ж, это место не хуже любого другого, – заметил Конан, соскочив с коня. – Балис, поищи что-нибудь, что может гореть, и тогда мы сможем сделать себе неплохой ужин из подстреленных зайцев. Жаль, что нам совсем не удалось спасти вина из корабля.

– Он сошел с ума, – объявил Пританис, глядя в черное ночное небо. – Он дал им имя, которое бросит на нас людей с мечами в руках, а теперь мечтает о вине и жареном зайце.

– Хотя мне очень неприятно соглашаться с Пританисом, – проворчал Ордо, – но на этот раз он прав. Если ты решил дать чужое имя, а не свое (хотя, клянусь костями Митры, я не могу понять почему), мог бы, по крайней мере, выбрать другое имя?

– Киммериец умен, – засмеялся Балис. – Когда ты охотишься на крыс, ты насаживаешь приманку из сыра. Это тот сыр, который вендийские крысы не могут не учуять.

Конан кивнул:

– Он прав, Ордо. В этом караване не меньше тысячи человек. Теперь же мне не нужно будет искать людей, которые мне нужны. Они сами будут нас искать.

– А если они найдут тебя с кинжалом в спине? Или с пятьюдесятью воинами, обрушившимися на нас ночью? – Одноглазый в раздражении выбросил вверх руки.

– Ты все еще не понимаешь, – ответствовал Конан. – Они захотят узнать, кто я такой и что я здесь делаю, особенно, когда я использую имя Патила. Подумай, сколько им пришлось претерпеть бед, чтобы об этих сундуках никто не пронюхал. Что я знаю об этом и кто мне об этом сказал? Если я буду мертв, они ничего не узнают.

– Ты становишься таким же темным и непонятным, как стигийцы, – пробормотал сквозь зубы Ордо.

– Что касается меня, – сказал Гурран, неуклюже слезая с коня, – то мне в этот момент наплевать, даже если сами львиные гвардейцы Бандаркара обрушатся на нас. – Он поскреб рукой спину и кряхтя растянулся. – После того как я поем немного жареной зайчатины, я почувствую себя иначе, но только не сейчас.

– Ну? – сказал Конан, пристально посмотрев на остальных. – Даже если первый человек, с которым заговорит Торио, будет тем, кого я ищу, у вас все еще есть время, чтобы уйти, прежде чем они придут сюда.

Один за другим контрабандисты слезали с коней. Пританис был последним, кто это сделал, и он все еще что-то бормотал. К тому времени, когда кони были расседланы и их накормили, Балис уже зажег весело потрескивающий костер, а Шамил и Энам уже сдирали шкурки и разделывали зайцев. Вода, как обнаружил Конан, пошла очень недурно с жареными зайцами, когда ничего другого не было под рукой. Огонь костра уже угасал, чисто обглоданные кости были отброшены в сторону, и молчание сменило разговор, который продолжался, пока путники ели. Конан предложил первым встать на караул, по похоже, что ни у кого не было желания завернуться в одеяло. Один за другим все, кроме Конана и Гуррана, вынули бутылочки с маслом, точильные камни и принялись точить лезвия сабель. Каждый делал вид, что это не имеет никакого отношения к возможной атаке, однако каждый повернулся спиной к догоравшему костру, работая над оружием, подправляя зазубрины, затачивая лезвия сабель и кинжалов. Сидеть спиной к свету было удобней – глазам не пришлось бы снова привыкать к темноте.

Гурран возился со своим кожаным мешком и наконец сунул уже слишком знакомый оловянный бокал в руки киммерийца. Гримаса от предстоящего гадкого питья перекосила лицо Конана, когда он взял бокал в руки. Пока он пытался сосредоточиться, чтобы одним глотком осушить пойло, в темноте прозвучал стук копыт. Конан вскочил на ноги, пролив немного дьявольски отвратительного напитка, и его правая рука легла на рукоять меча.

– Я думал, что ты был уверен, будто атаки не будет, – сказал Ордо, тоже держа меч наготове.

Каждый человек у костра уже стоял на ногах, даже Гурран, который поворачивал голову во все стороны, как бы ища место, где можно было бы спрятаться.

– Если бы я был всегда прав, – сказал Конан, – я был бы самым богатым человеком в Заморе, вместо того чтобы болтаться здесь.

Кто-то (Конан не разобрал, кто именно) печально вздохнул.

Семь лошадей остановились метров за сто от костра, и трое всадников, спрыгнув с седел, двинулись вперед. Двое из них остановились на самом краю светового круга, в то время как третий подошел прямо к огню. Темные глаза, слегка раскосые, внимательно смотрели на контрабандистов.

– Я надеюсь, что ваши мечи направлены не на меня, – сказал человек мелодичным голосом на очень чистом гирканском языке.

Человек прятал свои руки в длинных, широких рукавах светло-голубой бархатной туники, украшенной на груди серебряным шитьем-орнаментом и вышитым золотом изображением цапли. На бритой голове была круглая шапочка из красного шелка, увенчанная золотой пуговицей.

– Я всего лишь бедный купец их Кхитая и не причиню никому вреда.

– Клинки предназначены не для вас, – сказал Конан и жестом приказал опустить оружие. – Просто человек должен всегда быть настороже, когда незнакомцы появляются ночью.

– Мудрая предосторожность, – согласился кхитаец. – Меня зовут Канг-Хоу, и я ищу того, кто называет себя Патилом.

– Меня зовут Патил, – сказал Конан.

Торговец приподнял тонкую бровь:

– Странное имя для ченг-ли. О, прошу прощения. Это только означает человека с бледной кожей, человека из стран, лежащих далеко на Западе. Такие люди считаются мифическими в моей стране.

– Я не похож на миф, – фыркнул Конан. – И это имя подходит мне.

– Как вам угодно, – мягко сказал Канг-Хоу.

Конан не заметил, чтобы кхитаец дал какой-нибудь сигнал, но две другие фигуры пошли вперед.