— Христославы не танцуют. Они изливают сердце в песне, — наставительно поясняет он, подбочениваясь. — Закрой дверь, и я постучу.

Значит, все сначала!

Мы славим Христа примерно с полчаса, пока я не вспоминаю о присутствии домоправительницы Конни и не посылаю Грейера к ней. Он мчится по квартире, во все легкие распевая «С днем рождения», перекрывая ревущий пылесос, а после пяти раундов с Конни снова возвращается терзать меня.

— Хочешь поиграть в карты?

— Нет. Хочу славить Христа. Идем в ванную.

— Только если ты будешь танцевать.

— Ну уж нет, НИКАКИХ танцев, пока я славлю Христа!

— Пойдем, мистер, позвоним бабушке.

Один короткий звонок, и Грейер уже и танцует, и поет: «Пришли Христа мы славить средь зелени ветвей». Меня осеняет чудесная идея.

Пока я в последний раз осматриваю христославский наряд Грейера перед выходом на большую сцену (водолазка в зеленую и красную полоску, фетровые оленьи рога, яркие подтяжки), врывается миссис N. в сопровождении нагруженного коробками Рамона. Ее щеки раскраснелись, глаза блестят.

— О, что там только творится! Зоопарк, настоящий зоопарк. Я едва не подралась с женщиной в «Хамачер Шлеммер», — положите сюда, Рамон, — из-за последнего штопора. Но все же вовремя опомнилась и уступила: не стоит опускаться до ее уровня. По-моему, она приезжая. Кстати, я нашла у Гуччи изумительные бумажники. Интересно, в Кливленде поймут, что это Гуччи?.. Спасибо, Рамон. Надеюсь, им понравится. Грейер, что ты делал, пока меня не было?

— Ничего, — бормочет он, шаркая тапочкой у стойки для зонтиков.

— До обеда мы пекли печенье без сахара, украшали его, а потом разучивали гимны, и я читала ему «Ночь перед Рождеством» на французском, — поясняю я, пытаясь освежить его память.

— О, замечательно! Хорошо бы кто-нибудь почитал мне!

Она снимает свою норку и едва не вручает Району.

— Это все, Рамон, спасибо. А ты, Грейер, чем займешься?

— Я собиралась позволить Грейеру попрактиковаться в пении гимнов…

— Хочу славить Христа!

— …петь для пожилых людей, тех, кто живет в этом доме и кому не хватает праздничного веселья.

Миссис N. ослепительно улыбается:

— О, превосходно! Какой у меня хороший мальчик! И кроме того, это его з-а-й-м-е-т. У меня столько дел! Развлекайтесь!

Я позволяю Грейеру нажать кнопку лифта.

— Какой этаж, няня?

— Давай начнем с твоего друга на одиннадцатом!

Приходится позвонить трижды, прежде чем из квартиры слышится «Иду!». И когда дверь открывается, я понимаю, что не зря терпела полуторачасовую «практику». Г.С. возникает на пороге в выцветших зеленых шортах и поношенной футболке, протирая заспанные глаза.

— ВОТ ПРИШЛИ ХРИСТА МЫ СЛАВИТЬ, ВОТ ПРИШЛИ ХРИСТА МЫ СЛАВИТЬ СРЕДИ ЗЕЛЕНИ ВЕТВЕЙ!

Покрасневший от натуги Грейер раскачивается, дирижируя себе так усердно, что рога кивают в такт. На какую-то секунду мне даже показалось, что вот сейчас он в самом деле изольет свое сердце в песне.

— ПУСТЬ РАДОСТЬ И ЛЮБОВЬ ПРИДУТ К ВАМ!

Его голосок разносится по вестибюлю, отражаясь от любой поверхности, так что кажется, здесь собрался хор темпераментных христославов. Нет… что-то вроде буйства. Ошибочно предположив, что гимн подходит к концу, Г.С. наклоняется и открывает рот.

— И ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИТ ВАС!!!

Беспечность дорого стоила Г.С., поскольку Грейер, потея от усилий и брызжа слюной, выдает еще более громкий финал.

— Что же, Грейер. И тебе доброго утра.

Грейер бессильно плюхается на пол, пытаясь отдышаться. Я очаровательно улыбаюсь. Будем откровенны: у меня тут своя цель имеется. Я здесь, чтобы назначить Свидание. Настоящее Свидание со временем, местом и всем остальным.

— Мы ходим по квартирам с рождественскими гимнами… — начинаю я.

— Славим Христа, — пищит тонкий раздраженный голос откуда-то с пола.

— Славим Христа по всему дому.

— А можно мне теперь печенье?

Грейер садится, исполненный решимости получить награду.

— Конечно, — кивает Г.С. — Входите. Не обращайте внимания на мой вид.

Так и быть, если ты настаиваешь.

Мы следуем за облаченным в шорты хозяином в точно такую же квартиру, как и у N., только двумя этажами выше. То есть расположение комнат такое же, но обстановка… никогда бы не подумала, что мы находимся в одном и том же здании. Стены в прихожей выкрашены в кирпично-красный цвет и декорированы в стиле «Нэшнл джиогрэфик», то есть черно-белыми снимками, развешанными между расписными циновками. На полу выстроились кроссовки, весь ковер в собачьей шерсти. Мы проходим на кухню и едва не спотыкаемся об огромного седеющего желтого Лабрадора, растянувшегося на полу.

— Грейер, ты ведь знаешь Макса, верно?

Грейер садится на корточки и с нехарактерной для него нежностью гладит уши Макса. Собачий хвост дружелюбно барабанит по кафелю. Я оглядываюсь: вместо пустого пространства посреди кухни, как у миссис N., здесь стоит старый обеденный стол, с одного конца загроможденный выпусками «Тайме».

— Печенье? Кто-нибудь хочет печенья? — спрашивает ГС, размахивая расписанной рождественскими сюжетами банкой печенья от Дейвиса, которую выхватил из горы праздничной выпечки на буфете. Грейер немедленно мчится к нему, а я вынуждаю себя сосредоточиться.

— Только одно, Гровер.

— О Господи!

— Хочешь молока?

Г.С. лезет в холодильник и наливает полный стакан.

— Большое спасибо, — говорю я. — Эй, Грейер, может быть, ты хочешь что-то сказать нашему хозяину?

— Спасибо, — мямлит он с полным ртом.

— Нет, парень, это тебе спасибо. Самое малое, что я могу сказать после такого мощного исполнения. — Он улыбается мне: — Даже вспомнить не могу, когда мне пели в последний раз, если не считать дня рождения.

— Я и сейчас могу! Могу спеть «С днем рождения».

Грейер ставит стакан на пол и складывает перед собой руки, готовясь начать.

— Погоди-ка! Здесь мы уже все спели, — вмешиваюсь я.

— Грейер, сегодня у меня не день рождения. Но обещаю пригласить тебя, чтобы ты спел.

«Надеюсь, и меня тоже».

— Ладно. Пойдем, няня. Пора славить Христа. Пойдем.

Грейер вручает Г.С. пустой стакан, вытирает губы рукой в перчатке и направляется к двери.

Я без всякой охоты поднимаюсь из-за стола.

— Простите, что так и не добралась до вас той ночью. Вечеринка затянулась допоздна.

— Пустяки, вы ничего не потеряли. В «Затем» был закрытый прием, так что мы просто пошли поесть пиццы в «Рубин».