самым выходом январского выпуска ДП цензором Н. А. Ратынским главки «Старина о “петрашевцах”», Достоевский срочно написал небольшую статью «Именинник». И опять, как и во многих выпусках ДП за 1876 г., — о самоубийствах. Среди многочисленных писем, получаемых автором ДП, было и письмо от помощника инспектора Кишинёвской духовной академии М. А. Юркевича, который сообщал о трагическом событии, взбудоражившем весь Кишинёв: 12-летний воспитанник местной прогимназии не знал урока и был наказан — оставлен в школе до пяти часов вечера. Мальчик походил-послонялся по классной комнате, нашёл верёвку, привязал к гвоздю и — удавился. Прежде чем начать разговор об этом случае, Достоевский вспоминает Николеньку Иртеньева из «Детства» и «Отрочества» Л. Н. Толстого, напоминает-рисует его психологический портрет, особенно подробно останавливаясь на эпизоде, когда тот провинился на семейном празднике по поводу именин сестры и его наказали — заперли в тёмном чулане, и Николенька, в ожидании розог, начинает мечтать-фантазировать, как он вдруг внезапно умрёт, взрослые обнаружат его остывающий труп, начнут над ним плакать, жалеть его и корить-попрекать друг друга за его внезапную трагическую смерть. Вот об этой разнице (герой Толстого только помечтал о самоубийстве, а кишинёвский школьник помечтал и сделал) и размышляет писатель-психолог…

От редакции. Достоевский ещё раз (после ДП, 1876, декабрь, гл. 2, II) «категорически» заявляет и разъясняет в ответ на многочисленные запросы в письмах, что к журналу Н. П. Вагнера «Свет» не имеет никакого отношения, а также просит одну из корреспонденток (О. А. Антипову) уточнить свой адрес.

Ф Е В Р А Л Ь.

Глава первая.

I. Самозванные пророки и хромые бочары, продолжающие делать луну в Гороховой. Один из неизвестнейших русских великих людей.

II. Доморощенные великаны и приниженный сын «кучи». Анекдот о содранной со спины коже. Высшие интересы цивилизации, и «да будут они прокляты, если их надо покупать такою ценой!».

III. О сдирании кож вообще, разные аберрации в частности. Ненависть к авторитету при лакействе мысли.

IV. Меттернихи и Дон-Кихоты.

В первой главе Достоевский продолжает «капитальную» сквозную тему ДП за 1876 г. — Восточный вопрос, положение на Балканах, судьбы славянских народов, ведущих освободительную войну против Турции, роль России в этой борьбе. В связи с этим писатель вспоминает «Песни западных славян» А. С. Пушкина, которые, по его мнению, толком не прочитали и незаслуженно забыли, рассказывает о девочке-болгарке, на глазах которой с её отца «черкесы» живьём содрали кожу… Достоевский обвиняет в связи с этим в бесчеловечности не только и не столько турок, сколько просвещённую Европу, которая допускает подобные «сдирания кожи» ради цивилизации, которой не нужна освободительная война болгар и сербов, ибо она может нарушить спокойствие во всей Европе. В финале главы тон Достоевского становится патетическим: «А Европа прочла осенний манифест русского императора и его запомнила, — не для одной текущей минуты запомнила, а надолго, и на будущие текущие минуты. Обнажим, если надо, меч во имя угнетённых и несчастных, хотя даже и в ущерб текущей собственной выгоде. Но в то же время да укрепится в нас ещё тверже вера, что в том-то и есть настоящее назначение России, сила и правда её, и что жертва собою за угнетенных и брошенных всеми в Европе во имя интересов цивилизации есть настоящее служение настоящим и истинным интересам цивилизации…»

Глава вторая.

I. Один из главнейших современных вопросов.

II. «Злоба дня».

III. Злоба дня в Европе.

IV. Русское решение вопроса.

«Мои читатели, может быть, уже заметили, что я, вот уже с лишком год издавая свой “Дневник писателя”, стараюсь как можно меньше говорить о текущих явлениях русской словесности, а если и позволяю себе кой-когда словцо и на эту тему, то разве лишь в восторженно-хвалебном тоне. А между тем в этом добровольном воздержании моем — какая неправда! Я — писатель, и пишу “Дневник писателя”, — да я, может быть, более чем кто-нибудь интересовался за весь этот год тем, что появлялось в литературе: как же скрывать, может быть, самые сильные впечатления?..» И далее в этой главе Достоевский, оттолкнувшись от эпизода из романа «Анна Каренина» Л. Н. Толстого (ч. VI, гл. 11), который прочёл в январском номере «Русского вестника», поднимает проблемы вовсе даже не литературные. В этом эпизоде Стива Облонский и Константин Левин, отдыхая на охоте, ведут разговор на самую что ни на есть «злобу дня» — о социальном устройстве мира. Оба понимают, что совершенно несправедливо, когда помещик получает пять тысяч рублей, а крестьянин в лучшем случае пятьдесят рублей, только Облонский согласен жить так и дальше, а у Левина «совесть болит». Достоевский и удивлён, и обрадован (особенно, чувствуется, тем, что именно у Льва Толстого это проявилось): «…уж один факт, что такая идеальнейшая дребедень признается самой насущной темой для разговора у людей далеко не из профессоров и не специалистов, а просто светских, Облонских и Левиных, — эта черта, говорю я, одна из самых характерных особенностей настоящего русского положения умов <…> Я именно провозглашаю, что есть, рядом с страшным развратом, что я вижу и предчувствую этих грядущих людей, которым принадлежит будущность России, что их нельзя уже не видать и что художник, сопоставивший этого отжившего циника Стиву с своим новым человеком Левиным, как бы сопоставил это отпетое, развратное, страшно многочисленное, но уже покончившее с собой собственным приговором общество русское, с обществом новой правды, которое не может вынести в сердце своем убеждения, что оно виновато, и отдаст всё, чтоб очистить сердце своё от вины своей…» В Европе, по мнению Достоевского, «злоба дня» решается совершенно неправильно: «предводители пролетариев» прельщают народ перераспределением собственности, перспективами физически истребить буржуазию и занять её место, отобрать все блага жизни для себя. Но есть «русское решение вопроса» — и «не только для русских, но и для всего человечества». И главное в этом решении — сторона «нравственная, то есть христианская»: начни с себя, нравственно переродись и «потрудись на других»…

М А Р Т.

Глава первая.

I. Ещё раз о том, что Константинополь, рано ли, поздно ли, а должен быть наш.

II. Русский народ слишком дорос до здравого понятия о Восточном вопросе с своей точки зрения.

III. Самые подходящие в настоящее время мысли.

Достоевский вновь возвращается к Восточному вопросу, который Европа никак решить не может, и со всей определённостью высказывает своё мнение: «Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его… Одним словом, этот страшный Восточный вопрос — это чуть не вся судьба наша в будущем. В нём заключаются как бы все