— О, честный торг! Такое я люблю, торговаться всегда надо. Но я хотел бы получить все сразу.

— Нет, потому что у меня просто нет столько, — твердо ответил Готах. — Будет, но через месяц-два…

— Гм… Значит, говоришь, сразу дашь вдвое больше, чем говорил черный-рыжий?

— Ну… почти в два раза больше, — немного уступил Готах.

— А потом, говоришь, остальное?

— Как только получу бочонок и проверю, что внутри.

— Ну ладно.

— Столько, сколько я обещал заранее, у меня будет самое позднее через три дня.

— Мы придем через три дня, — сказал Броррок. — Ты остаешься. — Он показал пальцем на сидевшего на ящике матроса. — После полуночи он тоже уйдет, — объяснил он. — Дело в том, юноша, что ты, знаешь ли…

Готах знал. Он понятия не имел, как следить за людьми в темноте, но Броррок имел право быть осторожным.

— Отпустите хотя бы одного. Йольмен старый человек…

— Э, какое там старый… Ходит без посторонней помощи, значит, не старый. Мы договорились и ничего больше менять не станем, посланник.

— Идем, — сказал Рыжий своим подпирающим стены дружкам.

— Еще одно слово, капитан.

Броррок выжидающе посмотрел на него.

— Ты ее не любишь. Почему?

— Не люблю, — подтвердил старик. — Ибо никакой она не моряк. Никакой не пират. Срам один, вонь, сброд. Вонючий корабль, а на нем одни придурки. Я знал ее отца, настоящего, Раладан ее только удочерил… Вот это был человек! Настоящий моряк! Воин! — Броррок закашлялся. — А что после него осталось? Говно. Ибо так ее зовут имперские — не Слепая Риди, не Тюлениха, просто Говно. Не слышал? А я, сто тысяч шлюх, ходил по тем морям. И до сих пор хожу. А когда перестану, то не хочу, чтобы… Да что там говорить? Заплатишь? Значит, получишь ее башку.

Броррок оперся на плечи двоих матросов, и вскоре комната опустела. Скрипнула не до конца прикрытая дверь второй комнаты, и Готах криво усмехнулся… Двое чистых, умытых моряков, каждый с заряженным арбалетом, молча прошли мимо него и тоже исчезли. Глянув в темное окно, Готах подумал о том, не сидели ли еще двое стрелков в доме на другой стороне улицы… Двадцать шагов. Вероятно, он был бы уже трупом, если бы ему пришла в голову какая-нибудь глупость.

Скучающий матрос на ящике какое-то время сидел вместе с ним, наконец убрался и он. Готах мог побиться об заклад, что этот пошел вовсе не туда, куда остальные.

Было совершенно ясно, почему престарелому Брорроку удалось дожить до своих лет. Человек этот не был дураком, он обладал разумом и хитростью… и, пожалуй, всем необходимым. Он немногое знал о способностях посланников, но наверняка умел заботиться о собственной шкуре.

В опустевшей комнате философ-историк Шерни уселся за стол, на то место, где до этого сидел Броррок, и начал хихикать себе под нос, хотя ему было вовсе не смешно. Ребенок со свечкой… На сеновале. Если бы сто таких умников, как он, размахивая Шернью, бросились на изысканную команду Броррока, то нескольким наверняка удалось бы пробиться.

Насмеявшись вволю, Готах внезапно посерьезнел, вскочил и пошел искать хозяина, так как ему пришла в голову неприятная мысль, что добряк мог пострадать не по своей вине. Островитянина он встретил на лестнице — тот спешил ему навстречу.

— Ваше благородие! Что тут творилось! — проговорил хозяин, не скрывая облегчения и нервно перекладывая фонарь из руки в руку. — Кто вы, господа? В самом деле ученые? Весь вечер двое детин держали меня и жену под ножами…

— Вы не пострадали?

— Нет, но… я слова не мог вымолвить. Они только что ушли.

— Капитан Броррок, — сказал Готах.

— Капитан… Броррок?..

— Знаешь его?

— Капитана Броррока?

Вид у хозяина был крайне глупый.

— Идем ко мне, — сказал Готах.

Посланник показал на стул. Островитянин сел.

— Да, мы ученые. У нас украли ценные документы и книги, которые, однако, не представляют ценности ни для кого, кроме нас. И мы искали того, кто сумеет их найти и выкупить для нас, если их еще не уничтожили, — не моргнув глазом, сочинял Готах. — Мой товарищ обидел наемника, наемник похитил его и… силой вынудил нас поручить ему эту работу. Все будет хорошо, мои товарищи скоро вернутся. А теперь скажи мне, господин: кто такой капитан Броррок?

Ошеломленный известием хозяин долго молчал, пытаясь привести мысли в порядок.

— Капитан Броррок? Это были его…

— Его моряки и он сам, собственной персоной. Кто он такой?

— Ну, ваше благородие… это первый пират Шерера. С тех пор, как нет Демона, — первый. Говорят, что он настолько стар…

— Он действительно стар.

— То и дело ходят слухи, будто он умер. Я это слышу каждый год уже… наверное, лет тридцать. Отец, когда первый раз рассказывал мне о Брорроке, уже тогда говорил «старый Броррок». Ему наверняка лет сто.

— Так оно и есть.

— Ему сто лет?

— Не меньше.

— Ты видел капитана Броррока, господин… И разговаривал с ним?

Готах вздохнул. Если бы он сказал: «Это именно я придумал письмо и изобрел порох», и то его слова не вызвали бы большего удивления. Он разговаривал с Брорроком, королем и прадедом всех морских разбойников.

— Капитан Рапис, Бесстрашный Демон, как звали его дартанцы, — сказал хозяин, — был куда более знаменитым пиратом, чем Броррок. Говорят, будто Слепая Тюлениха Риди, та красотка, что теперь ходит по морям, — родная дочь Демона. Вот только Броррок был еще задолго до него. Демон погиб, потом будто бы его призрак плавал на сожженном остове корабля, призрак тоже пропал, а Броррок все так же ходит по морям. И так, наверное, будет всегда.

— Бессмертный? — язвительно спросил Готах и прикусил язык, едва не добавив: «Еще один?»

— Нет… Только некоторые говорят, ваше благородие, будто он давно уже умер. Но он настолько знаменит, что те, кто с ним плавал, будто бы находят всяких разных старичков и для устрашения показывают всем, что капитан Броррок все еще жив…

— О нет, этот был настоящий, — решительно заявил Готах. — Уж точно не старичок, которого показывают для виду.

За полтора с небольшим месяца едва не разваливавшийся на части парусник превратился в настоящее морское чудо: на новеньких, как следует укрепленных мачтах красовались на реях темно-зеленые паруса — еще свернутые, поскольку корабль шел на буксире. Фальшборт был сделан полностью заново, кроме того, в кормовой части вырезали по две орудийные амбразуры с каждой стороны (подобное до сих пор оставалось новинкой), а в носовой по одной, поскольку высокий борт это позволял. Вооружение корабля составляли теперь двадцать орудий. Картину дополняли надраенная палуба и развевающийся военный флаг на грот-мачте с алой буквой «Р» на зеленом фоне. Лишь название, увы, осталось прежним.