Уже близилось утро, но на этой улочке, где теснились маленькие распивочные и никогда не закрывающиеся дешёвые харчевни, ещё царила сумеречная атмосфера ночи. Только во мраке давно уже мерцал ручной фонарик. Каждый раз, когда луч освещал это место, в тусклом свете всплывал из темноты труп лежащей ничком молодой женщины. Дешёвое платьице с блёстками, босые ноги в сандалиях, одна из которых слетела и виднелась в канаве неподалёку. По всей видимости, девица из какого-нибудь здешнего притона.

— А ну, посвети-ка сюда! — приказал Тагути инспектору Судзуки, перевернув тело кверху лицом. Луч электрического фонарика осветил лицо женщины. Лицо было кругленькое, плоское, ничем не приметное, но искажённое мучительной гримасой в предсмертной агонии. Толстый слой косметики почти не пострадал — казалось, лицо специально гримировали к похоронам.

Причиной смерти было удушение. На тонкой шее женщины отчётливо виднелась чёрная верёвка. Присмотревшись, можно было понять, что в действительности это не верёвка, а чёрный галстук. На вид Тагути мог дать женщине года двадцать два — двадцать три. Впрочем, на самом деле лицо под толстым слоем макияжа выглядело, возможно, ещё моложе. Во всяком случае было очевидно, что девушка была ещё слишком молода, чтобы уходить из жизни.

— Шеф! — взволнованно позвал инспектор Судзуки, показывая подошву сандалии. — Здесь клеймо, марка заведения.

Посветив фонариком, они прочитали: «Турецкая баня «Солнце». Тагути предполагал, что девица из какого-то питейного заведения, а оказалось, что из турецких бань. Правда, особой разницы нет, — подумал он. Когда убивают девицу из этого мирка увеселительных заведений, причину легко можно себе представить: либо тут замешаны деньги, либо мужчина.

— Я сейчас это заведение разыщу и вернусь, — пообещал юный инспектор Судзуки, и, как охотничий пёс, ринулся на поиски.

Двадцатисемилетнего инспектора направили из участка Сибуя, где он был приписан, на расследование его первого убийства. Неудивительно, что молодой человек испытывал нервное напряжение: хотел продемонстрировать, какой он бравый сыщик. «Зелен ещё!» — улыбнулся про себя Тагути. Он тоже когда-то через это прошёл. Не так уж давно это и было, а теперь вот подчинённые называют его Старый барсук. На самом деле он ищейка, а стал почему-то Старым барсуком.

Тагути горько усмехнулся, достал сигареты и закурил. И в этот тёмный переулок уже пробивались лучи рассвета. В их тусклом неверном свете тело девушки казалось очень худым, измождённым и как бы не вполне материальным. Вероятно, преступник убил девушку без малейших угрызений. Тагути отвёл взгляд от печального зрелища и сам пошёл опрашивать местного участкового, который первым наткнулся на труп. Толстенький, с округлым брюшком, с ногами колесом, он и впрямь немного напоминал старого барсука.

После полудня начался дождь. Такой ещё называют «дымной моросью»: когда в сезон дождей беспрерывно и беспросветно моросит. Тагути, может быть из-за своей полноты, плохо переносил сезон дождей. Стоило ему посидеть неподвижно несколько минут, как сразу прошибал пот.

— Ну так что там? — спросил он инспектора Судзуки, обтерев платком шею. — Что у нас с турецкой баней «Солнце»?

— Узнал, что имя пострадавшей Кадзуко Ватанабэ. У них в регистре была её краткая объективка.

Судзуки достал и показал сложенный вдвое рукописный листок. Тагути, поглубже втиснувшись в вертящееся кресло, открыл объективку:

Имя: Кадзуко Ватанабэ

Дата рождения: 07.05.1949

Место рождения: префектура Тотиги, уезд А., деревня А.

Образование: окончила среднюю школу в деревне А.

Места работы: фармацевтическая фабрика компании С. в р-не Синагава

Кафе «Ша нуар»

Кабаре Сётику

Только это и было написано на листке не слишком красивым почерком.

«Совершенно обыкновенная объективка для молодой девчонки», — подумал Тагути. Можно сказать, типичная. На фармацевтическую фабрику в Синагаве, наверное, попала, приехав, как все, в поисках работы из провинции. Оттуда перешла в кафе, потом в кабаре и наконец — в турецкие бани. Так сказать, типичный путь падения. Хотя, может быть, у неё на уме был какой-то свой план, как выбиться в люди…

Инспектор Судзуки сказал, заглянув в блокнот:

— Выяснилось, что пострадавшая вчера там оставалась на ночное дежурство.

— А в турецкой бане есть ночное дежурство?

— Просто девицы, которые в бане работают, по очереди остаются там на ночь. Как объяснил управляющий, во избежание пожара или ещё чего-нибудь такого…

— Значит, преступник, видимо, знал, что она ночью дежурит, вызвал её в переулок и там убил, так?

У Судзуки заблестели глаза:

— Тогда круг подозреваемых сужается! К тому же пострадавшая вышла к нему в макияже. Это говорит о том, что мужчина был для неё довольно-таки близким знакомым. Верно?

— Ну, есть на примете такой?

— Есть один — с которым они осенью должны были пожениться.

— Хо-хо! — Тагути широко раскрыл свои узкие глазки.

Дело принимало неожиданный оборот. Впрочем, подумал он, ничего уж такого нет в том, что девушка из турецкой бани тоже мечтала о замужестве. Убитой был двадцать один год.

— И кто же этот её партнёр?

— Владелец какой-то мастерской. Возраст сорок лет. Вдовец. Посещал турецкую баню «Солнце» — там, говорят, и сблизился с пострадавшей.

— Так они и вправду собирались пожениться?

— На враньё не похоже. В соседнем дворце бракосочетания есть от них заявление. Говорят, пострадавшая ещё радостно показывала всем на работе рекламу этого дворца.

— Значит, собирались пожениться…

Тагути посмотрел в окно. Сквозь залитое брызгами дождя стекло смутно виднелись дом культуры Токю и автобусная остановка. Когда он впервые узнал, что девица из турецкой бани, воображение сразу же нарисовало неприглядный образ проститутки, занимающейся всяческими извращениями. Но вот теперь из той информации, которую принёс инспектор Судзуки, можно было составить другой портрет обычной девчонки, которая мечтает о замужестве и ждёт его не дождётся.

— И на тебе!.. — озадаченно сказал про себя Тагути, вспомнив лежащий в переулке труп.

Инспектор Судзуки отметил, что девушка была в макияже — то есть, вероятно, вышла на свидание с каким-то близким ей мужчиной. Если предположить, как это предлагает Судзуки, что тут замешан кто-то с её места работы, зачем она тогда так красилась, но при этом надела дешёвые потёртые сандали? Это уже какое-то ребячество — надеть сандали с клеймом турецкой бани. Если уж шла на свидание с мужчиной, который ей нравился, и так штукатурилась, могла бы, наверное, надеть лаковые туфли — это, наверное, было бы более естественно.