ноют. – Он откидывается на спинку стула. – Родители были революционерами, а Тобиас хочет завербовать людей, которые, черт возьми, знают свое дело. – Дом переводит взгляд на меня. – Я прав, брат?

Дом знает гораздо больше, чем мне бы хотелось. Обескураживает, что он так долго прикидывался несведущим. Он хорош в притворстве, слишком хорош.

– Почему ты все это время делал вид, что ничего не знаешь?

Его освещаемое огнем лицо остается бесстрастным.

– Считаю, что полезно быть в курсе, не посвящая в это остальных.

Гениальное жульничество. Манипуляция, которой он одурачил даже меня, прикидываясь незаинтересованным, а иногда и невежественным.

– Не понимаю, – говорит Тайлер, переводя взгляд с меня на брата.

Шон тоже смотрит на брата, вмешиваясь:

– По-моему, если не вдаваться в подробности, Доминик перестал изображать из себя идиота.

Внимательно разглядываю брата, а потом Шона.

– Ничего не получится, если мы будем хранить секреты.

– Кто бы говорил, – едко подмечает Дом.

Пока я был за границей, Дом обо всем догадался. Моя скрытность разожгла в нем любопытство, и сейчас он, уведомив, что раскусил меня, дал понять, что больше не спустит подобное с рук.

– Пока нечего рассказывать. И в одночасье все не получится.

– Да дело уже не только в разговорах, – решительно заявляет Доминик. – И ты это знаешь. Мы не можем тебе помочь, если ты не рассказываешь, что там происходит.

– И что, по-твоему, вы можете сделать?

Ответом служит молчание.

– Вот именно. Так что не лезьте в это дело, пока не придет время.

– Ты живешь в чертовой Франции. Один. Думаешь, это разумно?

– А чего ты от меня хочешь?

Дом не мешкает с ответом:

– Возьми меня с собой.

– Черта с два. Ты знаешь, почему я там живу, так что спорить нет смысла. Нам нужно сосредоточить силы на важном аспекте, а сейчас это деньги.

Дом отводит взгляд в сторону, снова смотря на огонь.

– Есть у меня одна идея, но тебе она не понравится.

Мне она не понравилась и не нравится по сей день, потому что я не желал ставить Доминика под удар, пока не придет его время. Хочу, чтобы он как можно дальше держался от того, что пытаюсь осуществить здесь, во Франции.

– Я сейчас занят тем, что не хочу обсуждать. – Крепко стиснув рюкзак, наклоняю голову, прижав плечом телефон к уху, пока за открытой дверью рядом грохочет музыка. – Давай потом поругаемся на эту тему? Мне нужно по делам. Просто хотел сообщить, что все в порядке.

– Да и пофиг. – Слышу в его голосе уныние и понимаю, что дело не только в том, что я пропустил рейс. До сих пор я сдерживал обещание прилетать домой каждые шесть недель, но дела сейчас начали двигаться в нужном направлении, и потому я просто не мог тратить время – в прямом смысле этого слова. Перелеты с каждым разом обходятся все дороже.

– Что случилось?

– Забей. Значит, как-нибудь увидимся.

– Дом, у меня терпения не хватит ненавязчиво вытягивать из тебя информацию. Выкладывай.

– Мы на мели.

Остановившись на тротуаре, провожу рукой по лицу. Во время последней поездки в Трипл-Фоллс я научил их «одалживать» у тех, кто скопил богатство, обманывая и отбирая деньги у менее удачливых людей. Этот кодекс я внедрил сразу же после схватки с тем размахивающим ножом вором. Парни придерживались его, но Дом, будучи Домом, придумал пару идей, как приумножить наш улов.

– Пора внести некоторые изменения.

Под изменениями он имел в виду то, что пора возложить на себя ответственность за то, что нельзя будет изменить, если его поймают. Мой урок по мелкому воровству обернулся тем, что младший брат натаскивает меня, как более эффективным способом быстро словить куш. Это одновременно поразительно и пугающе, ведь он так много знает в свои пятнадцать лет.

– Я что-нибудь придумаю, – предлагаю я.

– На это нет времени. – Его тон серьезен, но Дом еще юн и изо дня в день становится заносчивее, особенно с его врожденными навыками в области технологий.

– Если ты облажаешься…

– Верь в меня хоть немного, брат. – Его взбудораженный голос сильно настораживает. Но меня успокаивает, что Доминик ждал, когда я дам добро. Я должен ему доверять. Должен верить, что они смогут нести этот крест, пока я не исполню во Франции задуманное.

– Валяй. И не думай, черт возьми, что я не лишу тебя игрушки, если сваляешь дурака.

– Можно подумать, тебе это по силам. Я тебя перерос.

– Может, и так, – с гордостью говорю я, – но давай не будем забывать правила.

– Свяжусь с тобой, когда закончу.

– Уж будь добр и не лезь на рожон.

– Верь мне, брат.

– Верю.

Мы завершаем разговор, и я сворачиваю за угол, обходя парня, стоящего в начале переулка.

– Auriez-vous une cigarette[45]?

– Non[46], – отвечаю, даже не глянув в его сторону.

– Уверен?

– Что, простите?

– Американец?

– Non.

– Но ведь это ложь, не так ли, Иезекиль?

Срываюсь с места, но уже слишком поздно. Через несколько секунд оказываюсь в фургоне с мешком на голове. Ни слова не говорю, когда со всех сторон меня засыпают шквалом вопросов на английском и местами на французском, а из рук вырывают рюкзак и расстегивают молнию, но знаю, что там они ничего не найдут. Я избавился от всего, что указывало бы на то, что я не только студент колледжа, но эти парни не тупые. Я сунул нос куда не следовало, и сегодня либо поплачусь за это жизнью, либо получу предостережение, которое мне не понравится.

– Сидел бы ты в Америке, – бурчит один из мужчин, а я продолжаю счет, отстукивая пальцем по бедру.

– Как американский сосунок? – выпаливает тот, что сидит слева. За свое молчание получаю разбитую губу, но продолжаю отсчитывать, стараясь на них не отвлекаться.

Как я понял, вместе с водителем их трое. Не обращая внимания на шум, постукиваю пальцами по кожаному сиденью.

Тук. Тук. Тук.

Через какое-то время машина замедляет ход, подмечаю слева гул стройки, хотя на дворе ночь. Когда один из мужчин выпрыгивает из фургона, слышу отчетливый лязг железных ворот, и через секунду мы въезжаем за них. В следующее мгновение меня выводят и тащат по посыпанной гравием парковке, через двери и спускают по крутой лестнице. Когда сзади закрывается дверь, в нос бьет одуряющий запах мочи, а с головы срывают мешок. Моргаю, чтобы привыкнуть к свету, и передо мной возникает мужчина лет пятидесяти. Волосы с проседью аккуратно подстрижены, вид невозмутимый, а взгляд безучастный. За ним стоит Пало – мужчина, о котором прошлой зимой я выведывал информацию в стрип-клубе, и, судя по