Но, уверен, не это было главным.

Раневская в те годы прекрасно видела и понимала уже, что на самом деле происходит в некогда великой России. Она понимала, что вся страна стала одним огромным театром. И его главным режиссером был он — Сталин.

Раневская видела перед собой гениальнейшего, величайшего на то время режиссера, заставившего играть в непостижимым для разума простого человека спектакле всю страну. Режиссера, искусно распределявшего роли, умевшего держать тысячи и миллионы комбинаций в своей голове, вовремя убирать одних и вводить новых героев, мгновенно менять декорации, рассчитывающего новые ходы с непостижимой логикой.

Вот кого еще увидела Фаина Раневская в Сталине. В то время и после него она была очень далека от политики, но сама жизнь в Стране Советов была ей близка и понятна как актрисе — это был вечный спектакль, в котором каждый играл свою роль.

Поэтому-то и случилось то, что случилось на том самом спектакле. Раневская не могла не задержать взгляда на лице Сталина, не могла не взглянуть в его глаза, не могла не растеряться.

При всем при этом подчеркнем еще раз, что свою роль Раневская отыграла так же прекрасно, как играла всегда…

Заметим, это был единственный, первый и последний случай с Фаиной Георгиевной, когда она бы терялась от присутствия того или иного человека в зале. Придет время — у нее еще будут встречи практически со всеми сильными мира того, но больше никогда она не станет теряться, робеть. А уж с разными министрами Раневская позволяла себе разговаривать на равных. Мне кажется, по той простой причине, что Сталин все же был не просто величайшим режиссером того времени, но и первым. Такое нужно было запомнить.

То, с каким внутренним напряжением, с какой самоотдачей работала Фаина Раневская над самой, казалось бы, малозначимой ролью, может навести на мысль о том, что каждую роль она любила, каждый спектакль был для нее хорош.

Это не так. Некоторые свои роли Фаина Раневская истинно не любила. Например, спекулянтку из «Шторма». Некоторые спектакли — презирала. Например, «Дядюшкин сон». Некоторые фильмы, в которых она снималась, вовсе ненавидела. Вспомните хотя бы фильм «У них есть Родина», о котором я уже упоминал в первой части книги.

Любимая роль актера — это вовсе и не та, которая принесла ему славу, успех, сыграв которую, он проснулся знаменитым. Вовсе нет. Любимая — это та, которая всего тебе ближе. Это когда начинаешь настолько понимать создаваемый тобою же образ, что буквально материализуешь его. Любимый спектакль — не тот, который собирал аншлаги, о котором говорит вся Москва. Любимый спектакль тот, где актер показал все, на что он способен, где каждый выход на сцену не был повторением вчерашнего, где с каждой новой постановкой открывал в создаваемом образе новые грани, накладывал новые штрихи, все углубляя, расширяя его.

И еще. Это такой спектакль, это такая роль, которые близки тебе по духу настолько, что ты невольно узнаешь в них себя и свою жизнь.

Такой пьесой стала для Раневской «Странная миссис Сэвидж» Джона Патрика.

Нельзя сказать, что эта какая-то выдающаяся по своей драматургии пьеса. Нет, скорее средняя. Тем более она изначально трактовалась как комедийная. Значит, легкость восприятия, условности передачи чувств. Но ведь не однажды бывает, когда одна-единственная актриса способна так изменить пьесу своей игрой, своим восприятием текста и отображением этого текста на сцене, что пьеса приобретает совершенно иное звучание. Даже такое, о каком и не думал, не предполагал драматург.

Так случилось с пьесой «Странная миссис Сэвидж». Уже после премьеры о спектакле заговорила вся театральная Москва — постановка стала событием. Раневская сумела достичь невозможного: оказалось, что эта пьеса — это мир, каким видит его именно Раневская. И этот мир завораживал, увлекал, заставлял чувствовать, понимать, соучаствовать, сострадать. Думать, в конце концов.

Сюжет пьесы незамысловат. Взрослые дети решают, что их мать, мягко говоря, психически нездорова. И помещают ее в сумасшедший дом. Причина, которая толкнула детей на этот шаг, кроется в любви матери. Им показалось, что мать их любит уж очень сильно. Но при этом они уверены, что мать где-то спрятала деньги, огромную сумму, и пытаются выведать это у нее, во что бы то ни стало.

Раневская сумела так изменить концовку пьесы, что от комедийности не осталось и следа — последние минуты действа становились актом очищения для всего зрительного зала, минутами чистоты и острейшего сопереживания. Происходит настоящий катарсис.

Основная идея пьесы становится понятной только по-настоящему вдумчивому человеку: весь мир — это и есть огромный сумасшедший дом. Но если в настоящем, привычном для нас сумасшедшем доме можно жить, прекрасно зная, чего и от кого ожидать, то в мире как будто нормальном жить куда страшнее: никто не угадает, что его ждет завтра, через час, через минуту…

Перевод этой пьесы попал в руки Раневской, она прочла его — и поняла, что это — ее главная пьеса. То время было крайне тяжелым для актрисы. В «Моссовете» она осталась без ролей. Режиссер Завадский был очень недоволен ее игрой, он почти прямо говорил о том, что у Раневской не получается показать на сцене то, что хочет он в пьесе «Дядюшкин сон». Сама по себе пьеса была неплохой, но режиссура… Много сумбура, который часто переходил в полную остановку действия, нервировал актеров, а те выводили из себя Завадского, который истово требовал игры «строго по правилам».

Конфликт с Раневской был очевиден. Театр собирался на гастроли за границу, и режиссер сказал Раневской прямо: ее игра в таком виде не может его удовлетворить. И Раневская была вынуждена отказаться от роли. Вместо нее в Париж поехала другая актриса.

Раневская, когда получила от переводчицы распечатку текста, буквально заболела пьесой «Странная миссис Сэвидж». Она чувствовала огромный потенциал в этой пьесе. Теперь ей нужно было убедить всех, и партнеров, и, главное, руководство театра, что эта пьеса принесет настоящий успех.

Но начала она с того, что переписала всю пьесу к себе в альбом. Она не учила роль — она пыталась вжиться в образ, она читала и думала, произносила реплики, останавливалась, читала, думала, опять произносила…

Зачем переписывать в альбом всю пьесу? На это Раневская чистосердечно призналась: пока она не напишет своей рукой все реплики героини, они не станут ее словами. Вот такой пунктик.

Прежде чем идти и стучаться во все возможные двери со своим предложением поставить «Странную миссис Сэвидж», она должна была быть готова ответить на любой вопрос. Причем и на главный: а почему эта пьеса, а не другая?

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и объяснить вот что.

Вы уже читали о том, что количество театров и театральных трупп в пересчете на 1000 человек населения той советской России должно было бы войти в Книгу рекордов Гиннесса, если бы эти театры имели хоть сколь-либо близкое отношение к искусству. Количество поставленных спектаклей было невероятно большим, каждый театр стремился поразить зрителей своими новыми премьерами, в каждом Мухосранске (используем терминологию Раневской) можно было встретить объявление: «Спешите видеть! Премьера великолепного спектакля „Слезы и революция“! Пьеса получила одобрение Культпросвета и самые лестные отзывы ведущих критиков. Неподражаемая игра актеров и непревзойденная режиссура!»