– Да, нам есть, где жить! Да, ты купил нам квартиру! Я прекрасно об этом помню, благодетель ты наш и спаситель. Только не надо делать вид, что ты не понимаешь, в чем дело. – Лицо Артема стремительно краснело, на висках выступил пот. – Есть же разница между квартирой на Мойке и квартирой в Озерках! Ну, приспичило тебе, так отдай нам ту, что на Мойке! В конце концов, тебе на меня наплевать, но мальчишек же ты вроде любишь – о них подумай!

– Мои внуки не сироты. У них есть отец и мать, вполне дееспособные, – заметил Иван.

– На этом основании ты продаешь шикарную квартиру, чтобы рвануть с какой-то бабой на юга?! – не помня себя выкрикнул Тема, стоя посреди комнаты со сжатыми кулаками.

– Артем!

Резкий окрик заставил Тему замереть с перекошенным лицом и приоткрытым ртом.

Иван Сергеевич жестко смотрел на сына. Мужику четвертый десяток, вон брюхо висит и залысины появились. Весь какой-то рыхлый, вялый. Не только телом, но и душой. Словно усталый с детства. Что же он, Иван, сделал не так? Работал. Уходил, сын еще спал, приходил – уже спал. Тогда казалось – как можно иначе? Все же, в конечном счете, для них, для Темки и Дашеньки, для семьи. Сын вырос как-то… мимо Ивана. Рядом.

Дашка с Артема пылинки сдувала. Болезненный ребенок. Послушный. Удобный. Правильный.

Когда же Иван упустил сына? Когда не настоял на секции карате и махнул рукой на бальные танцы? «Прекрасная осанка, мальчик будет замечательно двигаться…» Или когда звонком в деканат решил вопрос с недостающими для поступления на юрфак баллами? Когда отмазал от армии? «Это же потерянные годы! Зачем нашему сыну это надо? А если куда-нибудь зашлют?» Может быть, когда устроил работать к себе в контору? Никто бы сразу после института не взял мальчишку без опыта на такие деньги. Дал всё – образование, жилье, работу. Только вот… мальчик не вырос.

– Конечно! Это ты у нас можешь делать что захочется, – тихо и зло процедил Артем. – Жить где нравится, продавать что в голову взбредет. А я должен вести себя правильно. Работать круглыми сутками, семью содержать… Дерево сажать, твою мать!

Иван молчал. Артем постоял, глядя на него почти с ненавистью, сгреб с кресла и обнял обеими руками свою куртку.

– Да что с тобой разговаривать! Ты же железный. Железобетонный. А я… Сказано – заканчиваем английскую школу, – закончил. Сказано – учимся на юриста… а как же! Папа адвокат, сам Бог велел на юриста учиться в престижном вузе города.

Иван молчал.

– Я, может быть, хотел пожарным стать! – отчаянно крикнул Артем. – Понимаешь? Огонь, он же живой, как зверь, или как… не знаю… У него свой язык, движения, повадки. Если их знать, с огнем можно договориться. Спасать людей! Я бы смог!

Тема задохнулся и пару минут только шевелил губами.

– Представляешь, как бы расстроилась мама? Она так хотела, чтобы я «пошел по стопам». – Он безнадежно махнул рукой и, шаркая как старик, побрел к двери.

– Лучше бы ты стал пожарным, сын, – тихо сказал Иван Сергеевич ему в спину.

Артем замер на мгновение, потом, не оглядываясь, вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.

* * *

– Что это ты сидишь тут один, загадочный, как лорд Байрон? – Мишка-Творожок просочился в комнату Ивана Сергеевича на манер кота – сначала впихивается нос, потом голова, следом вползает туловище. И вот уже кот целиком перед вами. – Все отделение гудит. Бабки наши раскололись на два лагеря. Одни шипят, как клубок рептилий. Этих, надо сказать, больше. Вторые рыдают от умиления и сюсюкают про великую любовь и судьбу. Рождаются легенды, как вспыхнула неземная страсть в одноместной платной палате и… Короче, схватил, прыжком на коня, и в закат! Ничего, если я зайду?

– Да уже зашел вроде! – засмеялся Иван. – Ну а мужики что?

– Не стану я тебе, Ваня, про мужиков рассказывать. Не ровен час, наладишься им морды бить. Соломонычу это не понравится. Одно скажу, Михалыч остался равнодушен. – Мишка-Творожок поелозил в кресле устраиваясь поудобнее. – Мимо меня сейчас Тема пробежал, весь красный и злой. Даже не заметил. Поцапались?

Иван Сергеевич неопределенно дернул плечом и отвернулся.

– Поцапались, – констатировал Мишка. – Зря ты так, сын же. Понятно, что переживает. Ты же квартиру продаешь, а он, верно, сам на нее рассчитывал…

– Переживет, – глухо буркнул Иван. – Пора своей головой жить. Нормальным мужиком становиться, черт возьми.

Они помолчали. Творожок сочувственно вздыхал, Иван смотрел в окно на низкое зимнее солнце. «А парка-то там не будет, – подумал вдруг Иван Сергеевич. – Как же я без него…»

– Ну, ничего, – преувеличенно бодро начал Мишка. – Слетаете на море, развеетесь. Новый год встретите, фруктов наедитесь. Ананасы там всякие, папайя… Наш серпентарий поутихнет. Потом вернетесь с Машкой, и будет все хорошо. Без тебя-то как? Кто же мне будет на полднике свои творожки отдавать?

Иван молчал, и Мишка замолчал тоже. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза.

– Мы не вернемся, Миша, – тихо и твердо сказал Иван Сергеевич.

В дверь энергично постучали, и заглянула Маша. От приступа аллергии остались только припухшие веки и губы. Сама она сияла, как маленькое радостное солнышко.

– Вот вы где! А я вас ищу. Давайте чай пить? Мне презентовали замечательный чай.

Иван Сергеевич удивленно рассматривал темно-зеленую коробку в ее руках. Определенно, она была ему знакома. Лысый засранец подкатывал к его женщине с коробкой дорогущего чая, которую Иван ему же как-то и выдал из собственных запасов!

Иван наклонил голову к плечу и медленно перевел взгляд на приятеля. Тот округлил глаза, приподнял брови, плечи и развел руки. Весь вид его говорил – нет, ну а что?!

* * *

После Дубая лёту оставалось еще шесть часов. Подуставшая от дороги, волнения и впечатлений Маша пристроила голову на плечо Ивана Сергеевича. За иллюминатором под праздничным, словно лакированным, голубым небом простиралась бескрайняя снежно-облачная равнина. Казалось, самолет завис на месте, и мимо него вот-вот промчится, обгоняя, в санях Дед Мороз.

– Знаешь, мы ведь с тобой, как пальмовые елочки, – сказала вдруг тихо Маша. – Внутри пальма, а снаружи…

– Только в отличие от них, мы свободны. Будем кочевать вслед за солнцем. Сколько Бог даст, всё – наше. – Иван Сергеевич поцеловал ее в макушку и натянул повыше на Машины плечи сползающий красный плед «Эмирейтс».

Светлана Волкова

Между гневом и землей

Кто умеет терять самых лучших, самых стоящих, самых главных в