– Полина Алексеевна, когда Вы так улыбаетесь, я чувствую Вашу иронию, и вижу, что Вы думаете что-то совсем другое, а радушная Ваша улыбка – это издевка надо мной! – вся эта тирада была произнесена тихо, быстро и четко, прямо ей в лицо. Полина растерялась:

– Простите, я обязательно буду! – пролепетала она.

Когда «Академик Сахаров» возвращался к причалу, на часах пропикало 22.00. Все присутствующие, пропитанные алкоголем, толпились на верхней палубе. Полина в одиночестве стояла на нижней, неотрывно смотрела на волны, рассекающиеся бортом корабля. Сверкающий город негромко шумел вдалеке. Огни отражались в воде длинными мерцающими лентами. Какой-то нарастающий прибой бродил в груди такой тревожный, ожидающий и жизнь казалась длинной-длинной и вот-вот, совсем скоро всем будет счастье.

– Противопоставляете себя коллективу, – тихо сказал голос Ремизова.

– Вот такое я говно! – хотела ответить Полина, но мило улыбнулась и подумала, что вся её жизнь – это сплошное лицемерие. Какое счастье быть самим собой, какая роскошь быть самим собой! Дома, когда мама ждет её с работы и ловит каждое слово дочери в надежде помочь, решить проблемы, убаюкать, покачать, помыть, постирать, окутать заботой до тошноты, без права на загребание листьев осени новыми модными сапогами за 25 тысяч рублей. На работе, где личные только хорошие отношения с сотрудниками коллектива помогают решать производственные вопросы, а если ты на секундочку станешь принципиальным, это тут же отрикошетит тебе прямо в упертый лоб с осложнениями, связанными с премиальным фондом. С Игорем, когда нет настроения и преодоление усталости – это почти подвиг, но ты не вправе портить его вечери менять его предложенные планы, тем более что не всякий мужчина способен предложить. Как правило, все ждут, когда дама организует всю программу, посвистит, попляшет, напоит, накормит и спать уложит. С сыном, когда нужно обязательно морализовать на тему «жизнь прожить – не поле перейти…», нужно, ничего не поделаешь, делать задания от начала до конца, помимо макарон есть и другие необходимые организму продукты, не обижать девочек, не драться со Славиком… и так далее… Наверное, она устала, причем сильно. В этом году она ведь не была еще в отпуске. Нарастающий прибой захлебнулся рефлексией и исчез как сигаретный дым.

От Ремизова пахло коньяком. Он неуклюже обнял Полину и сильно поцеловал, да так, что остановилось дыхание. Они принялись беспрерывно целоваться, нащупывая языками дрожащие губы. На палубе не было по-прежнему ни души. Громкий голос Павла Ивановича пьяно проорал: «А где Ремизов с Покровской?». Полина вздрогнула, резко отстранилась и по качающейся палубе с эйфорией в крови ушла в каюту собираться.

Так начался их роман. При всей нелепости и банальности происходящего, Полина неожиданно почувствовала такую огромную нежность, которая вырвалась на поверхность, как пласт живительной и долгожданной чистой воды. Этот неожиданный поцелуй и растерянный взгляд сквозь очки Ивана Григорьевича, и такое отчаяние, сквозящее от его неловких движений, как-то мгновенно согрели мятущееся сердце одинокой по сути женщины…

– Давно тебя люблю! Ты моя единственная, путеводная, судьбоносная звезда, – в их вторую встречу безнадежно прошептал Ремизов, а между ними кроме того поцелуя на палубе «Академика Сахарова», больше ничего и не было. И не было еще бессонных ночей и океана любви. Его любовное признание прозвучало так по-детски трогательно, что у Полины слёзы выступили на глазах, и острое чувство радости заполнило каждую её клеточку, как в школе на новогодних каникулах в начальных классах.

Еще в Питере, в ночь перед отъездом в Москву к Полине в номер пришел Ив-Ив и уселся в кресло с улыбкой во весь рот. Позвонил телефон, а в трубке голос Ремизова старшего строго спросил: «Я зайду?». Полина резко ответила: «Нет!». Так вторая встреча отложилась почти на три месяца и произошла только девятнадцатого января. Резкое: «Я зайду!» и суровое: «Нет!», целых 90 дней украли у будущих любовников, о чём они потом со смехом говорили.

– Ты что хотел? – спросила Полина Ремизова младшего и с бьющимся сердцем, потной рукой положила трубку телефона.

– Хочу, чтобы Вы угостили меня коньяком! – задорно и дерзко сказал Ив-Ив.

– Может быть, лучше текилой?

– Не откажусь!

– Тра-та-та! Могу чаю налить, хочешь? – она сменила ироничный тон, ей хотелось, чтобы Ив-Ив немедленно ушел, она почему-то боялась, что Ремизов старший придет без звонка, что он сейчас, сию минуту войдет…

– Хорошо, давайте чай. Я хочу с булочкой.

– Есть сухарики или с «таком».

– С каким «таком»?

– С «таком» это значит – без ничего, – четко выговорила Полина и вдруг заметила, что Ив-Ив сильно пьян. Стало сразу грустно и тоскливо. Она автоматически наливала чай, ставила на стол пакетики с сахаром, сухари и думала, как бы выставить его за дверь, еще этого щенка бесхвостого ей не хватало.

– Я давно хотел Вам сказать, как потрясающе Вы хороши. Я вот нажрался, чтобы Вам это сказать. Только грустно очень… – и он уронил локоть со стола. Локоть съехал и наткнулся болевой точкой на ребро подлокотника. Ив-Ив ойкнул, потер сустав и превратился на секундочку в маленького мальчика, разбившего коленку на футболе.

– Этого мне еще не хватало, – подумала Полина. – Шел бы ты, Ваня, к себе. Тебя папахен, небось, ищет уже, – добавила она с материнской укоризной уже вслух.

– Это он Вам звонил. Я так и понял.

Тут дверь распахнулась, и вошел Геннадий Сергеевич, тоже не трезвый, и сказал:

– Ой, простите, мой номер рядом, – профессор генетики МГУ тоже был членом конференции, и Полина ухватилась за него, как за ниточку, со словами:

– Заходите, заходите, хотите чаю?

– Спасибо, Полина Алексеевна, я не буду вам мешать. Дело молодое, – он подмигнул Ив-Иву. Они пожали друг другу руки. Вдруг Ив-Ив привстал, покачиваясь и не отпуская руку Геннадия Сергеевича, за которую держался как за спасательный канат, вздохнул и произнес:

– Я люблю Вас, Полина, еще, когда мы в теннис на кортах играли. Я ещё тогда в школе учился, а Вы уже молодым специалистом были. Я хотел на Вас жениться. Я сейчас хочу, да вот боюсь, опоздал. Он на Вас никогда не женится, а я женюсь, – он покачнулся и, не отпуская руки Геннадия Сергеевича, произнёс:

– Честь имею-с, – и вышел, зацепившись за коврик, сделал размашистое полу фуэте, но не упал.

Полина и Геннадий Сергеевич молча уставились друг на друга. Геннадий Сергеевич пожал плечами:

– Это слишком искренне, чтобы быть неправдой! – пошамкал губами, пряча растерянную улыбку, как случайный свидетель забавного происшествия и добавил, – Хороший парень. Я чаю не буду, – и тоже вышел, не закрывая за собой двери.

Полина смотрела на распахнутую дверь и вспомнила, как после игры в теннис вернулась, чтобы забрать мокрое гидрофобное полотенце, которое она забыла на лавочке в зале. Ив-Ив вдыхал запах её пота, погрузив лицо в мокрое полотенце. Он сделал вид, что промокнул свой лоб, и с наигранным удивлением почти прокричал: