Крис Берд, друг Ли, с которым он познакомился в 1993 году через иллюстратора Ричарда Грея, часто проводит параллели между творчеством Маккуина и де Сада, особенно его романами «Жюстина, или Несчастья добродетели» и «Жюльетта, или Успехи порока». «Такой подход – описание бесчеловечности по отношению к другим – не потворство, но показ, – сказал он. – В одной коллекции Ли даже нашил на один костюм слова «Жизнь есть боль». В его творчестве присутствовала не только романтика, но и жестокость. Он был склонен к садомазо и вместе с тем стремился раскрепостить, освободить женщин и позволить им быть на подиуме агрессивными».[303]

Кэролайн Эванс, профессор истории и теории моды в Центральном колледже Святого Мартина, отметила связь между де Садом и Маккуином в своей книге «Мода на грани: зрелищность, современность и смерть»: «И жестокостью своего кроя, и театральностью своих показов Маккуин напоминает великих развратниц маркиза де Сада, которые стремились доминировать и властвовать, – пишет она. – Опасные женщины Сада были суперженщинами настолько исключительными, что находились почти вне пола… Маккуина, как и Сада, завораживала диалектическая связь между жертвой и агрессором, и вереница женщин, которую он выпускал на подиум, напоминала скорее не жертв Сада, а его агрессоров… В его воображении разворачивалась картина, напоминающая двойную бухгалтерию: каждый пример доброты уравновешивался примером жестокости, каждый жест доминирования намекал и на подчинение. По ходу показа виктимизированные модели уступали место более сильному образу, так как они превращались в хищниц».[304]

Кроме того, де Сад намекал, что мораль – искусственное сооружение, матрица правил и ограничений, предназначенных для того, чтобы сдерживать «естественные» порывы человека и управлять ими. Читая «120 дней Содома», молодой дизайнер думал, что ему, наконец, позволили выразить свою сексуальность, которую некоторые, возможно, считали избыточной, аморальной, грязной или низменной, – так, как ему нравилось. На его взгляд, ничто не могло считаться «за гранью» или слишком шокирующим. «Ли отличался ненасытностью, он любил, когда его трахали», – говорит его друг Крис Берд. Однажды утром Крис Берд ночевал в Тутинге, он вышел из душа и вытирался в спальне, когда в комнату ворвался Ли и попытался его соблазнить. «Он был не в моем вкусе, все напоминало пьесу «Слишком женатый таксист», – вспоминает Крис, имея в виду пьесу Рэя Куни. – Позже я напомнил ему о том происшествии, и он стал с жаром все отрицать. Наверное, ему неприятно было вспоминать о том, как его отвергли».

Вот как Ли любил приветствовать друзей-геев, кому «повезло» знать его в тот период, например, Криса Берда: он засовывал палец в задний проход, и, входя в паб, неожиданно подсовывал палец под нос приятеля со словами: «Познакомься с Ли!», а затем громко, вульгарно гоготал.

Маккуин с удовольствием вспоминал, как пришел однажды в Музей Виктории и Альберта, и его сумку проверял охранник. «У него в спортивной сумке лежал грязный искусственный член. Увидев смущение охранника, он страшно развеселился, – вспоминает Крис. – Они с Изабеллой так хорошо ладили именно потому, что оба любили говорить о сексе, о больших членах и о трахе».[305]

Ли часто радовал друзей и сотрудников рассказами о своих сексуальных подвигах. Элис Смит, с которой Ли познакомился осенью 1992 года, когда она работала в модельном агентстве «Денза», сравнивала его со скабрезным придворным шутом. Он угощал ее и ее партнершу по бизнесу Крессиду Пай подробными рассказами о своих похождениях в парке Хэмпстед-Хит. «Секс всегда привлекал его; ему не терпелось во всех подробностях рассказать нам, чем он занимался и с кем, – вспоминает Элис. – Как-то он хвастал, как ездил в парк Клапам-Коммон и там познакомился с каким-то типом, который привязал его к дереву и сбежал. Ли простоял там до утра. Смех у него был замечательный, он кудахтал, как старая карга. Мы обычно говорили: «Ли, нельзя ли потише», – потому что разговаривали по телефону с важными клиентами. Тогда он разваливался в кресле и принимался рассказывать грязные истории».

Вскоре после выпуска из колледжа Ли встал на учет в «Дензе». Как-то он, в костюме-тройке, «похожий на хомячка», отправился на собеседование с Альбертой Ферретти. «Мне казалось, что в таком виде, похожий на банковского клерка, он ни за что не получит работу, – вспоминает Элис. – Его действительно не взяли». Когда Смит и Пай ушли из «Дензы» и основали собственное кадровое агентство, расположенное на Сент-Мартин-Лейн, Маккуин зарегистрировался у них в надежде, что они найдут ему работу. «Он очень радовался тому, что мы ушли из крупного агентства и основали свое, – говорит Элис. – Между нами прослеживалось определенное родство, потому что, по-моему, он казался себе слегка чокнутым, немного одиночкой. Ему нравилось, что мы с Крессидой – кто-то вроде пиратов». Подруги с самого начала признали в Маккуине талант: на анкете, которую Ли заполнил для агентства «Смит и Пай», они написали: «Это звезда». Его эскизы, нарисованные твердым простым карандашом – бледные, четкие, сдержанные и точные, – были прекрасны и нисколько не напыщенны.

Позже Элис пригласит Ли в свою квартиру на Примроуз-Хилл, чтобы тот сшил ей брюки; ткань она купит на рынке Бервик-стрит, и он за 50 фунтов быстро соорудит ей широкие брюки-палаццо, которые расширяются от талии. «Я пыталась указывать, что мне хочется, но он всегда отвечал: «Такое я делать не стану», – вспоминает Элис. – Он раскладывал ткань на полу в моей крошечной квартирке на Примроуз-Хилл и кроил без эскиза и выкройки. Я не верила своим глазам. Помню, он всюду ходил с большими портновскими ножницами – кажется, ему их купила тетка. С деньгами было очень туго, и мы обычно брали для него деньги взаймы у компании – я говорю «взаймы», но он никогда не возвращал их. Хотя мы и сами сидели на мели, мы понимали, что он великолепен. Мы верили в него и поддерживали его. Мы радовались, что можем помочь гению».[306]

Для того чтобы заработать немного наличных – в то время Маккуин официально по-прежнему считался безработным, – Ли начал шить жилеты на продажу. Несколько штук он принес в редакцию Vogue. Анна Харви, работавшая тогда фешен-редактором, вспоминает, что жилеты показались ей «совершенно чудесными». Она подумывала купить один из них для сына, старосты класса, но так и не решилась, о чем сейчас жалеет. «Общаться с Ли было трудновато, потому что он отличался мучительной застенчивостью; в редакции Vogue, в окружении восторженных девиц он чувствовал себя не на месте… Помню его бледное, напряженное лицо. И все же его отличала глубокая внутренняя уверенность; увидев эти полдюжины жилетов, я подумала: этот парень знает, чего хочет».[307]