Квартирмейстер поставил передо мной на стол бутылку старого доброго арманьяка. Затем пожилая женщина принесла чай в старинном и очень ценном серебряном чайнике для заварки, который являл собой прекрасный образец русского классического стиля. Она разлила чай. Я посмотрел на нее; и пока я смотрел на нее, то вспомнил прекрасные руки одной пожилой дамы, хозяйки замка в Нижней Баварии, где мне часто приходилось бывать в гостях. У этой старухи были точно такие же руки, хотя они и огрубели от работы, но грациозность ее движений, когда она разливала чай, приличествовала бы хозяйке любого замка. Когда я впервые на нее посмотрел, то сразу же заметил следы былой красоты на ее лице. Разумеется! Она из «бывших». Я поблагодарил ее по-французски:

– Большое спасибо, мадам.

Вскрикнув от удивления, она уронила чайник для заварки. Точно так же на французском языке она ответила:

– О, господин! Вы говорите по-французски? Вы бывали в Париже? Вы…

А затем случилось нечто необычайное. С той торопливостью, которая заставляет русских женщин разговаривать по-французски даже быстрее француженок, она пыталась выразить свое удивление. Однако это усилие оказалось чрезмерным для нее. Она начала заикаться и задыхаться; она не могла подобрать правильные слова; она уже порядком подзабыла французский язык и начала плакать. Ее дочь вошла в комнату; вероятно, она услышала, что ее мать плачет.

Тамара Михайловна носила так называемый «казак», доходившее до колен платье, которое подчеркивало все достоинства ее фигуры, а также кожаные сапоги, предназначенные для верховой езды. Ее черные волосы были коротко острижены. У нее были темные выразительные глаза, широкое лицо с изящно очерченными висками, немного смуглого цвета с розовым румянцем на щеках, и белоснежные зубы. Ей была присуща природная красота, «grande beaute», как говорят французы, которая встречается крайне редко. Я потерял дар речи от восхищения – вероятно, она привыкла к тому, что производит такое впечатление на мужчин. Благоразумный квартирмейстер выглядел смущенным.

Вчетвером мы, наконец, попили чаю. Пожилая дама была по происхождению аристократкой. В молодости она была богатой – владела земельной собственностью площадью примерно в 80 тысяч квадратных акров вблизи Екатеринбурга, что на Урале. Она много путешествовала и хорошо знала Европу.

Ее муж погиб во время Гражданской войны, так как служил офицером в деникинской армии. Тамара Михайловна выросла уже после революции. Она вступила в комсомол, молодежную коммунистическую организацию, позднее стала членом коммунистической партии. Она ничего не знала о том великолепии, в котором раньше жила ее мать. Она не только ничего не помнила об этом, но даже была убеждена, что рассказы ее матери являются контрреволюционной пропагандой. Хотя она не говорила по-французски, ее немецкий был вполне сносным. До начала Второй мировой войны немецкий входил в число обязательных предметов, изучавшихся в советских средних школах.

Пожилая женщина попросила меня:

– Расскажите ей о Париже!

Первым делом я поведал ей о парижском метро. Я знал, что советская пропаганда восхваляла московское метро как величайшее достижение социалистического государства. Тамара Михайловна отказывалась верить, что подземная железная дорога в Париже уже существует на протяжении жизни целого поколения.

Пожилая женщина, довольная тем, что подтверждаются все ее слова, настоятельно просила меня продолжать свои рассказы. Вот так мы и сидели. Я рассказывал об Эйфелевой башне, о небольших артистических кафе на Монмартре; о семи холмах, на которых стоит Рим, и о расположенной в этом городе площади Святого Петра, рядом с которой находится Ватикан; о Трафальгарской площади и Британском музее в Лондоне; о Берлине и дворце Сан-Суси; о Мадриде и о дворце Эскориал.

Вокруг этой прекрасной девушки рушился один мир и возникал другой. Она стала забрасывать меня вопросами. Постепенно стали собираться и другие обитатели дома, заинтригованные происходящим. Чай разливали безостановочно, а затем начался – на трех языках – один из тех великолепных вечеров, устраивать которые русские непревзойденные мастера; один из вечеров, проведенный в бурных дискуссиях, заполненных неподдельным удивлением, искренним воодушевлением, добрым юмором. Только завоевав половину страны, молодой квартирмейстер начал, наконец, хоть что-то в ней понимать.

Когда поздно вечером девушка и я вышли подышать свежим воздухом на балкон, в небе над нами висела громадная кавказская луна. Мы разговаривали о России, о матушке-России, о Святой Руси; о ее великом прошлом, о ее предназначении в этом мире, о простом народе. Эта Россия еще полностью не исчезла. Тридцать лет, прошедшие после революции, ничего не изменили в душе русской женщины. Если кто-нибудь и переживет ужасы революции, так это будет она.

Но луна внесла свои коррективы в планы русской женщины и немца, который стоял и смотрел на нее. Я не был гостем в этой стране, и у меня были задачи, которые я должен был решать. Я вынужден был предупредить эту красивую девушку, что, поскольку она была членом коммунистической партии, ее жизнь находится в опасности. Только благодаря счастливой случайности ей вскоре удалось спастись от ареста.

Поздняя осень 1942 года стала поворотным пунктом в великой драме, разыгравшейся в степях. Мы уже давно были не на «русской границе», мы подошли к жизненно важным центрам врага; мы привели громадную могучую нацию в движение; из Краснодара нас отправили по железной дороге на 400 километров в юго-восточном направлении. Мы высадились в Моздоке, который расположен совсем недалеко от Владикавказа. Этот город, который прикрывал с севера горный проход к Тифлису и который русские отчаянно защищали, был жемчужиной Кавказа. Мы были ближе к границам Индии, чем к границам нашей родины.

В те дни Азия – громадная таинственная Азия – появилась у нас на горизонте. Солнце вставало над Каспийским морем и над древним Тифлисом, столицей грузинских царей, где в свое время прошли арабы, турки, персы; именно там Сталин сделал первые шаги в своей политической карьере; однажды, в 1918 году, его уже занимали немецкие войска – Тифлис, который был нашей желанной целью.

Мы совершили громадное путешествие вдоль северных берегов Черного моря, от Комотини в Греции до Моздока на Северном Кавказе; от точки, расположенной примерно в 300 километрах к западу от Константинополя, до точки, расположенной в 200 километрах к северу от Тифлиса. На берегах Эгейского моря, вблизи Александрополиса, мы последовали вслед за Одиссеем в пещеру Полифема. Возле Батума, в древней Колхиде, мы вступили на землю, откуда Ясон вывез золотое руно. Мы превратились в орду бродячих воинов.

Но нам так и не удалось привезти домой ни золотого руна, ни сокровищ. Нам было предназначено пройти через тяжкие испытания, прежде чем мы вернулись на землю наших предков. Нашей единственной наградой за все это стали только наши воспоминания.

Путешествие по железной дороге обычно обставлено определенными удобствами для простых солдат. Будучи опытными специалистами по преодолению любых трудностей, которые им могут встретиться в пути, наши люди устанавливали печки в товарных вагонах, в которых перевозили лошадей. Естественно, это было строго запрещено, поскольку солома могла легко воспламениться. Если двери закрыты, то шести лошадям, которые перевозились в каждом вагоне, было достаточно тепло и без всякой печки. Но все хотели, чтобы двери были открытыми. Они хотели посмотреть мир. Патрульного на железнодорожной станции в Краснодаре, начавшего возражать против печки, с помощью бутылки водки удалось легко убедить, что не существует никакой опасности. В пассажирском вагоне, в котором ехал личный состав, сержант Германн установил коленчатую трубу для отопления, которую он возил вместе с операционным оборудованием с тех пор, как приобрел ее в Румынии. Мы уговорили инженера прицепить наш пассажирский вагон позади паровоза, а затем подсоединили вагон к нему с помощью этой коленчатой паровой трубы. Все вагоны ездили по колее европейского образца.