Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сэр, я виноват! — он по-военному вытянулся. — Но эта дама сказала, чтоб никто не смел трогать ее машину. По-моему, она выпила лишнего.
— Это я и сам вижу по следам торможения! — фыркнул Рыжий Король. — Хорошо, что у меня бетонка: на асфальте розовое недоразумение просто перевернулось бы. Вон, ее так занесло, что и на газоне следы остались. Садовник будет в ярости. Ты знаешь эту даму?
Карл совсем смутился:
— Я ее видел один раз. Но по-моему, это… это — дама вашего патрона.
— Эмма? — поднял брови Даниэль. — Эмма Висконти? Она здесь?
— Ну да. Если только я не ошибаюсь. В тот раз у нее была совсем другая прическа.
— Ясно. И вы открыли ворота бог знает какой дуре, позволили выписывать пируэты на дорожке и газоне, а потом еще и в дом ее впустили? Вы кому служите: мне или мистеру Кортесу?!
Бешенство, прозвучавшее в голосе Даниэля, заставило охранника еще сильнее вытянуться и проглотить сухой комок, застрявший в горле. Гроза надвигалась явно нешуточная. Карл почувствовал, как ему на лоб сползает струйка пота, и поспешно снял кепи.
В этот момент из-за спины парня появилось существо, которому не было ровно никакого дела ни до гнева хозяина, ни до прокола его служащих, ни до всех предыдущих роковых событий. Коричнево-черный щенок немецкой овчарки, широко расставляя толстые лапы, сбоку подкатил к Карлу и, подпрыгнув, зубами выхватил кепи из его руки. В прыжке лапы песика болтались каждая в свою сторону, как у целлулоидной куклы с растянувшимися внутри резинками.
— Рекс! Чтоб тебя!.. — ахнул бедняга Карл.
Лоринг хлопнул в ладоши и покатился со смеху. Вся его злость улетучилась в одно мгновение.
— Мо-ло-дец, Рекс! Ко мне! Дай сюда кепку, дай. Ах ты, разбойник!
Щенок, визжа от радости, ринулся к хозяину и, безропотно отдав ему добычу, уткнул черный кожаный нос в подставленную ладонь.
Этому овчаренку ныне минуло три месяца, и история его появления в доме Даниэля Лоринга была достаточно невероятной. Весной, проводя обычный тестовый заезд на Килбурновской трассе, гонщик вдруг заметил с краю асфальтовой полосы странное темное пятно. Совершая следующий круг, Даниэль обнаружил, что пятно переместилось ближе к центру и оказалось не пятном, а темным клубком размером с ананас.
— Грэм, на трассе что-то валяется! — крикнул он в передатчик. — За сто метров до второго поворота. Пускай уберут!
— Там нечему валяться, Дени! — отозвался «дирижер гонки». — Может, занесло комок старых листьев?
Однако спустя минуту двадцать секунд Даниэль увидел, что комок — торчавший уже точно на центровой белой полосе — явно проявляет признаки жизни: он копошился, силясь привстать навстречу несущемуся болиду.
Крутой объезд на таком участке трассы мог стоить слишком дорого, и Лоринг затормозил. Давление перегрузки при этом едва не свернуло ему шею, а Грэм в наушниках обозвал его идиотом. Спустя минуту Лоринг подъехал к боксам и, уложив на передний сполер руль[12], поверх руля водрузил крошечного пушистого щенка. Тот обиженно скулил, пытаясь разобраться со своими лапами и пялясь на обступившие его оранжевые комбинезоны едва открывшимися, полуслепыми глазками.
Кто и для чего подкинул на трассу овчаренка, так и осталось загадкой. Все понимали, что сам он никак не мог туда пробраться — разве что свалился с «рифа Дейла», но в этом случае от него осталась бы только лепешка. Скорее всего, то была чья-то шутка, неуместно жестокая и беспредельно тупая.
Так или иначе, Даниэль, проникшись жалостью к беспомощному комочку, привез его домой и поручил заботам старшей горничной. Но крошечный Рекс (названный именем любимца маленьких Лорингов — героя телесериала «Комиссар Рекс») вскоре стал признавать над собой лишь одну власть — власть хозяина дома. К прислуге и охране он питал вполне дружеские чувства, однако любил и слушался только Даниэля.
— Осенью отвезу тебя к моим детям! — обещал щенку Лоринг. — Вот с кем тебе будет хорошо и весело. А что я? Меня и дома-то никогда не бывает. И как ты только ухитряешься меня запомнить?
Но Рекс помнил. Возможно, в его сознании навсегда запечатлелись те страшные секунды, когда на него летело громадное, изрыгающее грохот существо, а после теплая рука вдруг сгребла крошечное тельце и сунула под упругую ткань комбинезона. И он, распластавшись между этой тканью и покрытой терпким потом кожей, ощутил биение могучего человеческого сердца, слившееся с рокочущим пульсом мотора.
Даниэль присел на корточки, вороша пальцами густую шерсть на шее щенка. Потом встал, взяв Рекса в охапку, и ногой захлопнул дверцу своей машины.
— Вот что, Карл, — теперь в голосе хозяина зазвучали примирительные нотки. — Раз уж так получилось, сами и разбирайтесь! Хлопушку с дороги убрать и поставить возле гаража. Мою машину — в гараж, двери закрыть. Все понятно?
— Да, сэр!
— И отучи собаку жевать твое кепи. Что это за церемониал такой?
— Да, сэр!
Лоринг купил дом в местечке Лэнди-бридж неподалеку от Килбурна четыре года назад. В «Лароссе» Даниэль постоянно и совершенно добровольно брал на себя роль тест-пилота, ездил с инженерами на завод, посещал фабрику по изготовлению формы. И эта работа требовала, чтобы гонщик в течение всего сезона находился в Англии, исключая собственно дни гонок.
Получалось, что дома, в котором он как бы проживал постоянно, Лоринг почти не видел. Впрочем, его Килбурновский особняк тоже пустовал большую часть года. Прислуга и охрана жили в отдельно стоящем флигеле, расположенном за основной оградой, которая окружала дом, большую лужайку, обрамляющие ее палисадники и гараж. В редкие часы отдыха Даниэль любил оставаться один, коли уж нельзя побыть рядом с детьми. (Матильда Лоринг нечасто приезжала сюда с малышами, справедливо полагая, что им захочется посмотреть трассу и «как папа ездит», а зрелище это нервное. Причем нервничать станут не только она и дети, но, скорее всего, и Даниэль.)
Он вошел в просторный вестибюль, опустил Рекса на пол и кивнул двоим охранникам, растерянно толкавшимся перед ведущей наверх лестницей:
— Порядок, ребята! Свободны. Привет, Эмма! Если ты еще раз поставишь тачку перед въездом, я вызову эвакуатор.
В центре вестибюля, словно в римском атриуме[13], располагался маленький бассейн, посередине которого бил фонтанчик. На мраморном поребрике бассейна восседала Эмилия Висконти, задрав до живота голубую дымчатую юбку и окунув в воду голые ноги. Перламутровые туфельки и серые шелковистые чулки с ажурными резинками валялись на полу.