Плакатам уделялось особое внимание. «Я в подробностях объяснил фюреру наш пропагандистский план. Надо было выиграть предвыборную борьбу большей частью за счет плакатов и речей. Наши финансовые ресурсы были ограниченными…» Когда он готовил плакаты, его терзали головные боли. Он рассказывал американскому журналисту Эдгару Анзелю Моуреру, что иной раз с трудом мог подыскать пару слов для текста на хороший плакат.

Из четырех кандидатов в президенты как лидер коммунистов, так и ставленник крайне правых участвовали в гонке ради участия. С самого начала разгорелась борьба между Гитлером и Гинденбургом. По конституции требовалась победа абсолютным большинством, в противном случае назначались перевыборы.

Как часто бывало и прежде, Геббельс возлагал надежды на публичные выступления. В последние две недели предвыборной кампании он выступал по три раза за вечер в разных местах. Главным его соперником был канцлер Брюнинг, впадавший в религиозный экстаз при имени Гинденбурга. «Только раз в сто лет Господь посылает нации такого человека, как Гинденбург», – вещал он, прекрасно сознавая, что Гинденбург – выживший из ума старик.

Вот как Геббельс вспоминает день выборов 13 марта: «Все верили в нашу победу, один я был настроен скептически». Он покривил душой: будь он скептичен, то не позвал бы к себе стольких гостей, чтобы отметить победу. Но к десяти часам сомнений уже не осталось. «Мы потерпели поражение. Ужасная перспектива! Наша ошибка заключалась не в том, что мы неверно оценивали свои шансы, а в том, что мы недооценили шансы противника. До абсолютного большинства им не хватило всего сотни тысяч голосов. С сентября 1930 года мы увеличили число своих сторонников на восемьдесят шесть процентов – и что толку? Члены партии пали духом…»

Но более всех пал духом сам Геббельс. Его охватила паника. Фюрер не ввязался бы в борьбу, если бы он не настаивал. А что будет, если Гитлер потребует его к ответу за подрыв авторитета? Сначала он даже не осмелился позвонить в Мюнхен и спросить, как воспринял известие Гитлер. Вместо этого он связался с людьми Брюнинга, чтобы выяснить, можно ли еще прийти к соглашению.

Настала полночь. Гинденбург получил 18 661 000 голосов, Гитлер – 11 338 000, коммунисты – почти 5 000 000, крайне правые – 2 500 000. Наконец Геббельс позвонил в Мюнхен. Он решил посоветовать Гитлеру признать победу Гинденбурга. Хотя тот и не набрал абсолютного большинства, но будущие перевыборы, по мнению Геббельса, будут чистой воды проформой. Почему же не отступить с достоинством?

Но это был тот случай, когда Гитлер доказал, что он по праву стал фюрером партии. Он один сохранял спокойствие и заявил, что не откажется от борьбы. Услышав его голос, Геббельс вновь обрел самообладание.

Готовясь к новому этапу кампании, он уяснил, где его пропагандистский механизм дает сбои, и сосредоточился на устранении недостатков. Под его контролем находились всего 120 из 976 газет Германии, и никто лучше его не знал, насколько несовершенной была их манера подавать материалы. «Реорганизация прессы нам нужна, как хлеб насущный», – записал он 13 января.

Он собрал всех своих работников и потребовал коренных улучшений. «Мы должны набраться мужества и извлечь опыт из наших ошибок. Никому не нравится признавать собственные промахи, но без этого мы не сдвинемся с места. Я должен держать их в руках, а они обязаны подчиняться и стараться вовсю», – писал он.

Новая запись о том же через несколько недель: «Основной упор в нашей работе будет сделан на агитацию. Наша техника должна быть усовершенствована до предела. Путь к победе лежит через самые современные методы».

Его посетила блестящая мысль. Он зафрахтовал самолет для Гитлера, что позволяло фюреру «выступать три– четыре раза в день на площадях и стадионах… чтобы не терять время и чтобы его смогли услышать полтора миллиона людей». Он собрал лучших нацистских журналистов для освещения турне Гитлера и выработал для них график сдачи материалов в режиме военных корреспондентов.

Геббельс дрался до последнего. Гинденбург снова победил, набрав более 19 миллионов голосов, но и результат Гитлера – 13 417 000 – показывал, что его звезда еще не закатилась.

На другое утро Геббельс уже разворачивал новую кампанию, на этот раз предстояли выборы в ландтаги других земель (в том числе в Пруссии и Баварии). Выборы должны были состояться уже через две недели. Геббельс выступал по три раза за вечер, находя еще время раздавать указания сотням других ораторов. Чтобы попасть на первые полосы, он задумал устроить публичные дебаты с рейхсканцлером Брюнингом, но тот отказался выйти с ним на одну трибуну. Тогда шеф нацистской пропаганды воспроизвел запись радиовыступления Брюнинга в Кенигсберге. Время от времени Геббельс останавливал запись, чтобы возразить своему незримому оппоненту. «Публика сходила с ума. Успех был потрясающий», – писал он. И вот запись следующего дня: «Печать только и говорит, что о нашей словесной дуэли в «Шпортпаласте». До чего же тупы евреи. Вместо того чтобы молчать обо мне, они раскудахтались, будто я украл интеллектуальную собственность Брюнинга и что правительство подаст на меня в суд!»

С технической точки зрения кампания была проведена блестяще, в ритме крещендо от одного этапа к другому. Геббельс выдавал одну за другой тысячи идей, и все они были направлены на то, чтобы усилить воздействие на людей, пробудить в них еще больший энтузиазм. Геббельс производил оглушающий шум, но сказать ему было практически нечего. Сила его механизма легко подавляла всех прочих, за его трезвоном уже никто не мог разобрать, что говорят другие. С полной уверенностью можно утверждать, что Геббельс знал свою аудиторию. Небывало грубый уровень его кампаний очень хорошо показывает, что он думал об интеллекте обывателей.

Так о чем же говорил Геббельс эти месяцы? О том, что у них дурное правительство, что оно не может восстановить порядок, не говоря уж о том, чтобы добиться процветания. Это было верно. Но вдвойне верно было то, что штурмовые отряды не позволят разрушить порядок, каким бы он ни был.

Речи, речи и опять речи. За последнюю неделю перед выборами в ландтаги Геббельс произносил по четыре речи каждый день. «Я мог ограничиться несколькими словами, и все были довольны». Он заболел гриппом и выступал с высокой температурой.

Еще одна победа нацистов. В баварском ландтаге они получили 43 места против 9 прежних, в Пруссии – 162 против 9, в Вюртемберге – 23 против одного. В целом за нацистов проголосовало больше немцев, чем в сентябре 1930 года во время «лавины».

Даже после окончания предвыборных кампаний Геббельс не мог перевести дух. Шла непрерывная борьба. В рейхстаге депутаты от национал-социалистов устроили побоище, и туда, чтобы навести порядок, явился сам заместитель комиссара полиции Бернард Вайс. Увидев его, Геббельс закатил истерику. «Сгинь, Изидор!» – завопил он фальцетом.

В прусском ландтаге сто шестьдесят депутатов-нацистов подрались с восемьюдесятью коммунистами. В ход пошли столы, стулья и чернильницы. «Мы пели «Хорста Весселя», – торжественно говорил Геббельс. – Это всего лишь предупреждение. Это всего лишь способ заставить нас уважать. Зал выглядел как после опустошительного набега. Но победа была за нами».