— Томаса зовут Томас, — поправила ее мать. — А не Томси.

— Это я придумала «Томси», — сказала она, — по-моему классное имя. Он ненавидит меня.

— С чего ты взяла, что Томас тебя ненавидит? — спросила мать. — Мы не из тех людей, которые кого-то ненавидят, — добавила она, будто речь шла о недостатке, искорененном несколько столетий назад.

— Мне ли не знать, когда я не нужна, — продолжала Сара Хэм. — Они даже в тюрьме меня видеть не хотели. Интересно, если я покончу с собой, понадоблюсь ли я Господу?

— А ты попробуй, и посмотрим, — буркнул Томас.

Девчонка издала нечто среднее между смешком и стоном. Внезапно ее лицо скривилось, и всю ее затрясло.

— Лучший выход, — выговорила она, клацая зубами, — покончить с собой. Тогда я никому не буду помехой. Я попаду в ад и не буду мешать Богу. Но даже дьяволу я не нужна. Он выгонит меня из ада… Нет, даже в аду… — Она заревела.

Томас встал, взял тарелку, нож и вилку и отправился доедать ужин в кабинет. Больше он ни разу не ел в столовой, и мать накрывала ему на столе в кабинете. Пока он ел, отец незримо присутствовал рядом. Он появлялся, качался на стуле, оттягивал на груди подтяжки и гнул свое: «Меня бы она никогда не выгнала из-за стола».

Как-то вечером Сара Хэм полоснула кухонным ножом по запястью и закатила истерику. Томас, сидевший после ужина в кабинете, слышал визг, крики, потом торопливые шаги матери. Он не шелохнулся. Первый всплеск надежды — он решил, что девчонка перерезала себе горло — миновал, когда он осознал, что в таком случае она не смогла бы так вопить. Он вернулся к своему дневнику, а крики тем временем утихли. Вскоре появилась мать, в руках она держала пальто и шляпу.

— Нам надо отвезти ее в больницу. Она пыталась покончить с собой. Я сделала перевязку. Боже мой, — воскликнула она, — представь только, каким несчастным надо быть, чтобы решиться на такое.

Томас мрачно поднялся, надел пальто и шляпу.

— Мы отвезем ее в больницу и оставим там.

— И вновь доведем ее до отчаяния, — вскричала старая дама. — Томас!

Он стоял посреди комнаты, прекрасно понимая, что наступил момент, когда нужно действовать: паковать вещи, уезжать из этого дома, — но так ни на что и не решился.

Больше всего он ненавидел даже не шлюшку, а мать. Хотя врач обнаружил, что порез пустяковый, смеялся над перевязкой и лишь смазал царапину йодом, все это происшествие сильно повлияло на мать. Казалось, новое скорбное бремя навалилось на нее, и это бесило не только Томаса, но и девчонку, потому что мать горевала как-то абстрактно: переживания Сары Хэм подвигли ее на скорбь по всему человечеству.

На следующее утро после неудавшегося самоубийства девчонки мать прошлась по дому, собрала все ножи и ножницы и заперла их в ящике. Она вылила склянку с крысиной отравой в унитаз и собрала с кухонного пола таблетки от тараканов. Затем зашла в кабинет Томаса и спросила шепотом:

— Где отцовский пистолет? Я хочу, чтобы ты его спрятал.

— Пистолет у меня в ящике, — взревел Томас, — и я не буду его прятать. Если она застрелится, тем лучше!

— Томас! — воскликнула мать. — Она же тебя услышит!

— Пусть слушает, — завизжал Томас, — неужели ты не понимаешь, что она не собирается себя убивать? Неужели ты не знаешь, что такие люди не кончают с собой? Неужели ты…

Мать выскользнула за дверь и плотно прикрыла ее, чтобы заставить его замолчать, и дребезжащий смех Сары Хэм проник в комнату из прихожей:

— Томси еще увидит. Я убью себя, и он будет жалеть, что так ко мне относился. Я возьму его пистолетик, его револьвер с перламутровой рукояточк-о-о-ой, — ее крик перешел в истошный мученический хохот — она явно подражала монстру из какого-то фильма.

Томас стиснул зубы. Он выдвинул ящик и нащупал пистолет. Это было наследство старика, считавшего, что в каждом доме должно быть оружие. Однажды ночью отец выпустил две пули в какого-то бродягу. Томас никогда ни в кого не стрелял. Меньше всего он опасался, что девчонка покончит с собой. Он задвинул ящик. Люди ее типа цепко держатся за жизнь, готовые извлечь выгоду из любой ситуации.

Порой у него возникали идеи, как можно было бы отделаться от девчонки, но их моральная сомнительность свидетельствовала, что исходят они от отцовского духа. Томас отвергал их. Он не мог отправить девчонку в тюрьму, пока она не совершила ничего противозаконного. Отец без всяких колебаний напоил бы ее, посадил за руль, а потом бы предупредил дорожную полицию, но Томас считал невозможным опуститься до такого. Но и отделаться от подобных, да и более неприглядных соблазнов, не мог.

Томас не питал даже слабой надежды на то, что девчонка застрелится, но днем, заглянув в ящик, обнаружил, что пистолет исчез. Кабинет запирался только изнутри. Ему было наплевать на пистолет, но его взбесила мысль о том, что Сара Хэм рылась в бумагах. Теперь и его кабинет был осквернен. Нетронутой оставалась только спальня.

Однако ночью она появилась и там.

Выйдя утром к завтраку, он даже не стал садиться. Стоя он выпалил свой ультиматум матери, глотавшей кофе со страдальческим видом.

— Я терпел это достаточно долго, — говорил он. — Теперь я ясно вижу, что тебе наплевать на меня, мой покой, комфорт, условия для работы. Мне остается только одно. Я даю тебе последний день. Если сегодня ты приведешь девчонку обратно, я уеду. Выбирай — она или я. — Он собирался еще что-то сказать, но тут его голос сорвался, и он ушел.

В десять мать и Сара Хэм уехали из дома.

В четыре часа он услышал шум колес по гравию и кинулся к окну. Машина остановилась у крыльца, пес вскочил, приветствуя ее.

Казалось невероятным сделать этот первый шаг к шкафу в прихожей, где должен быть чемодан. Томас был похож на человека, которому протянули нож и сказали: ты умрешь, если сам себе не сделаешь операцию. Его руки повисли безвольно, в бледно-голубых глазах застыла мука. Он закрыл глаза на секунду, и тут же отец в ярости уставился на него. Идиот! — шипел старик. — Идиот! Воровка стащила твой пистолет! сходи к шерифу! Сходи к шерифу!

Чуть помедлив, Томас открыл глаза. Его словно озарило. Он минуты три не двигался с места, затем медленно, точно большой корабль, повернулся к двери. Помедлив еще секунду, вышел. На его лице была написана готовность к суровым испытаниям.

Где найти шерифа, он не знал. Шериф жил по своим правилам и собственному расписанию. Поначалу Томас зашел в его контору в здании тюрьмы, но там шерифа не оказалось. Клерк в городском суде сказал ему, что шериф — через улицу, в парикмахерской.

— Вон там его помощник, — клерк показал в окно на великана в клетчатой рубашке, который, прислонившись к патрульной машине, пялился в пространство.

— Мне сам шериф нужен, — поблагодарил его Томас и пошел в парикмахерскую. Хотя шериф ему не особенно нравился, в любом случае было ясно, что это мужик с мозгами, а не просто гора потного мяса.