Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не договорив, Селма неспешно обошла мужа и вышла в коридор, оставив дверь распахнутой настежь. То ли не хотела будить громким стуком младенца, то ли сдержала свою злость в узде. В любом случае, Брентер был благодарен ей за отсутствие криков и слез.
Ему бы очень хотелось повернуть время вспять, но это было неподвластно даже самому Творцу.
Глава 19. Недобрые вести
25-й год 1 кватриона
Посреди желтой жаркой пустыни с ее бесконечными раскаленными песками и духотой раскинулись родовые земли Эн-Мерид. Рабы и каменщики, возводившие города, задыхаясь от зноя, считали, что владения Анвара не уступают королевским угодьям. Конечно, сам листар такого мнения не придерживался, но и болтунов не наказывал. Сердце Хранителя Юга было лишено бессмысленной жестокости, Мехмет Анвар прослыл милосердным и хотел за свою жизнь сделать как можно больше для своего края. Его избрал наместником сам Мирит Соурен, и следовало соответствовать его чаяниям.
Ровно двенадцать лет прошло с тех пор, как Соурен принес в его замок крошечное дитя — девочку, названную Филлис, грешный плод запретной любви Повелительницы Жизни и Повелителя Смерти. Мехмет, чья жена носила под сердцем второго сына, согласился без всяких сомнений, но спросил на всякий случай, не наплодят ли преступники еще детей? И Соурен, ухмыльнувшись в черную бороду, заверил, что, если вздумают это сделать, их ждет неминуемая и страшная кара. У Мехмета появилось смутное подозрение, что Мирит лукавит, но как высказать такую крамолу благодетелю, наделившему его силой и властью?
Вместо этого Мехмет кивнул, поклонился, и взял крошку Филлис на руки.
В двадцатый день месяца Летней Жары девочке должно было исполниться двенадцать лет. Мехмет воспитал ее вместе со своими младшими дочками, Лейлой и Карной, как родную. Бывшая служанка императрицы тоже души не чаяла в ребенке, но умерла от южной лихорадки, четыре года назад.
Незадолго до пышного празднества листара опять посетил Соурен. Угрюмый и грозный Мирит велел Мехмету выдать Филлис замуж за своего младшего сына Хасана, когда та станет старше. Пришлось дать согласие. Жена Мехмета, прекрасная Алия, скончалась в один год с Флавией, а сам он не вечен.
Наступил девятнадцатый день месяца Летней Жары, и Филлис узнала, что они всем семейством отправляются в Ветамию, на день рождения Его Величества. Известие обрадовало ее, но Филлис, вместо того, чтобы запрыгать от счастья, смиренно улыбнулась и склонила голову, потому что бурно радоваться могли только мальчики.
— Благодарю вас за чудесную новость, отец, — произнесла она с легкой улыбкой.
Мехмет кивнул и посмотрел на нее внимательно. Девочка выросла белокожей, светловолосой, темноглазой. Многое выдавало в ней непокорную материнскую натуру. Сам Мехмет не единожды видел императрицу при дворе и всегда узнавал в лице Филлис этот чистый добрый взгляд с озорной смешинкой. И он понял, что боится за приемную дочку — боится того дня, когда ее души коснется злое и красивое искушение, а также того дня, когда она увидит свою мать.
Только Мехмет ни сказал ни единого слова, дабы выразить свои опасения — беды могло бы и не случиться, если держать ситуацию под контролем.
Следующим утром, едва жаркое рыжее солнце коснулось первыми лучами песка, он вместе со свитой, тремя сыновьями и тремя дочерями выехал из прохладного поместья. Очень скоро белые каменные стены и мраморные колонны остались позади вместе с зелеными пальмами, а впереди раскинулись горячие золотые пески. Восседая на лучших скакунах, процессия направлялась в сторону широкой, проложенной Миритами дороги в сторону Ветамии.
Пройдет время и в фиаламских землях появится больше городов, дорог и рек, а пока нужно беречь то немногое, чем милостиво одарили Хранителей Мириты — Мехмет прекрасно знал об этом и тому же учил своих детей. Ему была дана сила оживлять убитых мертвецов, но чем старше он становился, тем сильнее надеялся, что никогда не придется применять ее. Все-таки ему ближе и привычнее забота о виноградниках, чем управление четвертью огромной страны, но жаловаться грешно.
Путь оказался дольше и тяжелее, чем ожидал Мехмет, но дети и свита держались. В свите состояло четыре человека со своими слугами — Мариам, Эльмаз, Бедиль и Инам. Потом будет больше, у его сыновей и внуков.
Филлис смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами, в которых плескалось неподдельное восхищение. Она никогда не видела таких низеньких домов, как те, мимо которых они приезжали, и таких высоких величественных зданий с колоннами, разительно отличающихся от дворца, где она провела всю жизнь. Очень скоро она узнала, что в первых домах живут бедняки, в богатых — богачи и их рабы, но это не умерило ее интереса.
И только въезд в столицу затмил все ее впечатления, ведь Ветамия поражала взгляд своим необычайным блестящим великолепием. Многочисленные арки, колонны, белые и красные треугольники черепичных крыш — все это не могло остаться незамеченным для Филлис. Но интереснейшим явлением для нее стала многолюдность большого города.
Здесь ездили на лошадях, шумели, смеялись и пели, здесь ели прямо на улице и обнимались при встречах, здесь гуляли рука об руку прекрасное дружелюбие и свобода, которым никогда не было места в Эн-Мериде. Филлис знала, что эти счастливые люди всего лишь горожане, не имеющие листарского происхождения, но это не мешало ей радоваться за них. Но когда они подъехали к королевскому дворцу и спешились, девочка забыла обо всем, почувствовав странную тревогу и навалившуюся на спину тяжелым грузом усталость.
Верные вассалы встали за спиной Мехмета, как подобает свите, а дети испуганно застыли поодаль.
− Приветствую листара Анвара! — гаркнул стражник с широкой саблей, вытянувшийся в струнку у входа во дворец.
На Ветамию сползли сумерки, и подул холодный зимний ветер. Легкие туники не грели путников, а это не способствовало оживленной дружеской беседе.
− Благодарю вас, − мягко сказал Мехмет Анвар, но Филлис видела, как на его лице проступило смущение.
Каждой из приехавших семей, а всего их было пять, отвели отдельные покои. Краем уха Филлис успела услышать, что возникли проблемы с листаром Райтоном — его нигде не могли разместить. Эта фамилия, да и известие в целом вызвали у девочки смятение и непонятную тревогу, но она так сильно устала, что с трудом добрела до женской купальни вместе с названными сестрами, и кое-как дошла до долгожданной мягкой постели.
Утром Лейла и Карна беззаботно щебетали и смеялись, но Филлис не хотела участвовать в их разговорах, как прежде. Ей овладело