Он вывел машину из болота, отъехал немного, вышел и достал из багажника плед и корзину с провизией. Расстелив плед на траве, Филип вернулся к машине и открыл заднюю дверцу, выпуская на волю Сократа.

Эмери тоже устал сидеть в машине, поэтому, выбравшись наружу, немедленно отправился к грязи. Сьюзен же молча уселась на плед и уткнулась в свою книгу, не обращая на Филипа ровно никакого внимания.

Филип догнал Эмери, взял за руку, и они вместе подошли к болоту. Малыш сел на корточки, с интересом разглядывая вязкую бурую массу. Затем Филип разул его и закатал ему штанишки до колен.

— Смотри, — сказал Филип и приложил ладонь к поверхности густой грязи — остался отпечаток.

Малыш смотрел на этот фокус, как завороженный. Потом Филип взял лапу вертевшегося рядом Сократа и сделал на грязи отпечаток собачьей лапы.

Эмери был в восторге от новой забавы. Филип с трудом уговорил его не делать отпечаток лица. Потом он разулся, тоже закатал джинсы до колен и, взяв сына за руку, повел его по грязи. Мальчику это ужасно понравилось, он весело шлепал босыми ножками и смеялся.

— Вы соображаете, что вы делаете?! — раздался за их спинами возмущенный голос.

Филип обернулся. Сьюзен стояла на берегу, сердито глядя на них.

— Мы гуляем по грязи. Знаете, как это приятно! Дети это обожают.

— Немедленно выходите! — велела Сьюзен. — Это же грязь. Здесь полно микробов. Эмери может чем-нибудь заразиться. Я читала, что…

— Вы, кажется, уже знаете, что я думаю по поводу ваших книг, — бесцеремонно перебил ее Филип.

— Эмери! — мягко сказала Сьюзен. — Выходи, тетя Сюзи тебя ждет. Нам нужно помыть тебе ножки, чтобы ты не заболел.

Эмери исподлобья взглянул на Сьюзен, явно не собираясь подчиняться. Ему так понравилось играть с грязью — это было весело. Ему вовсе не хотелось мыться.

— Да ладно вам, Сьюзен! — сказал Филип. — Не будьте белой вороной, идите к нам. Это весело!

— А я и есть белая ворона. — Сьюзен саркастически усмехнулась, оглядывая свой белоснежный наряд.

— А кто в этом виноват? — возразил Филип. — Моей вины тут нет, во всяком случае — вы, очевидно, очень своеобразно поняли мои слова насчет грязи. И знаете, вы приятно меня удивили.

— Я поняла вас правильно!

— И поэтому явились на болото во всем белом? Знаете, вы выглядите очень сексуально, только меня удивило, что вы под «грязными планами» понимаете секс. Секс — это не грязь, мне вас искренне жаль, если вы так думаете.

— Прекратите немедленно, здесь же ребенок!

— Во-первых, ребенок вряд ли пока понимает, о чем именно мы говорим. А во-вторых, ребенку неинтересно слушать нас — ему сейчас интересна грязь. Смотрите, как Эмери весело. Ну же, Сьюзен, снимайте туфли и присоединяйтесь.

— Никогда!

— Плохое слово. Для меня, например, его не существует. Эмери! — Филип заговорщически подмигнул мальчику. — Давай-ка поймаем тетю Сюзи.

Ребенок радостно зашлепал по грязи по направлению к Сьюзен. Она попятилась. Пользуясь тем, что все ее внимание сосредоточено на малыше, Филип совершил молниеносный выпад, выскочил на берег и схватил Сьюзен в объятия.

— Что вы делаете?! — закричала она, пытаясь вырваться. — Вы испачкали мне блузку!

Филипу неожиданно захотелось смеяться от счастья. Он подхватил отчаянно барахтающуюся в его руках Сьюзен, перекинул ее через плечо и, вдохнув запах ее распущенных волос, потащил к грязи.

— Я закричу!

— Кричите, вас никто здесь не услышит.

Филип ступил в грязь и свободной рукой снял с ног Сьюзен босоножки. Сьюзен отчаянно извивалась всем телом и болтала ногами. Ее ступни, то и дело мелькавшие в опасной близости от лица Филипа, оказались такими сахарно-белыми и нежными, что ему захотелось их поцеловать. Филип с трудом подавил в себе это желание.

— Сьюзен, я вас сейчас опущу вниз. Вот увидите, вам понравится.

— А если там битые стекла или гвозди?

— Или жуткие монстры?

— Это же мои лучшие брюки! Я их испачкаю!

— Ничего, я куплю вам новые.

Филип легко, словно перышко, снял Сьюзен с плеча и попытался поставить в грязь.

— Нет! — завопила она, обхватив его руками и ногами, словно обезьянка дерево.

— Ого! Мне это нравится, если хотите, можете оставаться так.

Сьюзен, зардевшись, немедленно сползла вниз.

— Какая гадость, — сказала она, погружаясь по щиколотку в грязь, затем ее лицо осветило странное удивленное выражение.

— Ну как? — поинтересовался Филип. — Здорово, верно?

Сьюзен блаженно закрыла глаза и сделала шаг.

— О Боже, — пробормотала она, — почему вы мне не сказали?..

Почему он не сказал мне, что эта грязь такая теплая? Почти горячая. Сьюзен прикрыла глаза от наслаждения: приятно ощущать, как густое тепло постепенно поднимается от ступней до щиколоток. Сьюзен сделала шаг, потом другой — грязь не хотела отпускать ее и разочарованно хлюпала, оставляя себе на память отпечаток ее босой ступни.

Сьюзен открыла глаза и увидела, что Филип пристально изучает ее с легкой улыбкой на лице. Когда он так улыбался — искренне, без насмешки, — Сьюзен готова была сдаться и делать все, что он захочет, в такие минуты ей было трудно противостоять его обаянию. Он был прекрасен — белоснежные зубы на загорелом лице, темные вьющиеся волосы, смеющиеся глаза. Он закатал джинсы до колен, и Сьюзен могла видеть его сильные икры, покрытые выгоревшими на жарком солнце волосками. Растянутая старая майка открывала его мускулистую грудь.

— А вы сами не могли догадаться, что ее прогрело летнее солнце? Это же очевидно. Она даже на вид теплая.

— На вид она грязная, — привычно огрызнулась Сьюзен, делая еще один шаг.

Погружать ногу в теплую вязкую грязь было так приятно, что Сьюзен захотелось сбросить с себя всю одежду, чтобы погрузиться в грязь целиком. Странная мысль для Сьюзен Уэллс!

— Не могу гарантировать, что здесь нет микробов, — весело предупредил Филип, с интересом разглядывая Сьюзен.

— Иногда, — откликнулась она, и голос ее прозвучал, к ее собственному изумлению, звонко и уверенно, — нужно ни о чем не думать и жить на полную катушку!

— Катушку! — подхватил Эмери.

Он сидел в грязи у самого берега и пытался построить из подручного материала замок, но ему постоянно мешал Сократ, всюду совавший свой мокрый нос, также перепачканный грязью. Оба выглядели абсолютно счастливыми.

Сьюзен оглянулась на них и с ужасом подумала, что на ребенке его лучшая маечка, за которую она отдала уйму денег. Что же касается ее собственных брюк из чистого хлопка, то их впору было выбрасывать на помойку. А во что превратится салон машины Филипа, когда они все, включая собаку, грязные и перепачканные, поедут обратно, даже подумать было страшно.