Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уникальное мегалитическое сооружение, на котором возлежал Рувье, было настоящим столом каннибалов. Именно на этом месте они забивали до смерти несчастную жертву, чтобы потом обезглавить ее, разрубить на части и съесть.
Рувье, убедившись наконец, что позвоночник его в полном порядке, попытался освободиться от пут, делая энергичные движения телом. Но через две минуты выбился из сил и каким-то включающимся в особые минуты участком мозга почувствовал, что попал в неприятную ситуацию.
На минуту мелькнула и тут же погасла мысль об Анэс, затащившей его в это забытое богом селение.
«А что, если я попал в одно из таких местечек, где выдолбить череп европейца и сожрать его содержимое – это все равно что «ширануться» у нас в Париже?» – подумал он.
Француз почувствовал накатывающую на него волну паники. На лбу его выступили крупные капли пота, покатившиеся крупными горошинами по вискам и переносице.
– Dieu! J‘ai peur! J‘ai peur! (Господи! Мне страшно! Мне страшно!) – шептал он, содрогаясь всем телом, тщетно пытаясь уяснить себе то, что произошло с ним. – Dieu! Dieu!
(Господи! Господи!) – закричал Рувье, услышав приближающиеся звуки мрачного, заунывного пения и чувствуя, как все его существо, начиная от кончиков пальцев и кончая желудком, охватывает мелкая дрожь.
Тем временем, ни на минуту не прекращая заунывного пения, больше похожего на вой, к нему приближалась группа местных жителей в количестве тридцати человек.
Когда группа подошла совсем близко, пение неожиданно смолкло. Теперь Рувье отчетливо слышал треск разгоравшегося костра и даже почувствовал исходящий от него жар. Послышались еще какие-то звуки. И, к ужасу своему, он понял, что это – бульканье закипающей воды.
– Dieu! Dieu! – закричал француз, приподняв голову и бросая умоляющие взгляды на тех, кто стоял ближе к нему.
И тут он увидел в руках у нескольких мужчин, чьи ноги, как и у женщин, были закрыты тряпками в виде юбок, огромные ножи для разделки мяса.
– Ne me tourmentez pas! (Не мучьте меня!) – тонко, как загнанный собаками заяц, закричал Рувье, заметив в руках приближающегося к нему мужчины топорик.
Но тот, как минимум, не понимал французского. Выражение лица его не изменилось. И он, не собираясь менять своего намерения, занес топор над головой Рувье.
Очнулся француз на краю скалы, обрывающейся с высоты семидесяти метров в океан. Открыл глаза и, хотя обнаружил, что жив, тут же закрыл их.
Перед ним в ореоле лучей от стоявшего в зените солнца стоял Суворин.
Рувье, видевший его только на фотографии, тем не менее сразу узнал, кто перед ним.
«Черт дернул меня ввязаться в это дело», – вспомнил он мольеровскую поговорку и спросил, находя в себе силы съехидничать:
– Уж не вы ли освободили меня от каннибалов?!
– В тот момент, когда вы ушли в себя, предварительно обделавшись, – усмехнулся Суворин, – я понял, что это будет слишком легкая смерть.
– И что же мне уготовано на сей раз? – поинтересовался Рувье, вставая.
– Будем драться вот здесь, на краю скалы, до тех пор, пока один из нас не свалится.
– Но я не собираюсь драться! – завопил Жан и отбежал в сторону, противоположную от обрыва.
– Стой! – сделав пару прыжков, Панкрат ухватил его за шиворот и как следует встряхнул. А потом объяснил, приставив ко лбу пистолет: – Эта пушка сорок пятого, поэтому вряд ли ты сможешь заклеить пластырем дыру, которую я сделаю в твоем лбу. Стрелять буду без предупреждения, – добавил он, убирая пистолет во внутренний карман. – А теперь давай начнем! – Суворин широко расставил ноги и, чуть согнув их в коленях, встал в стойку на краю скалы.
– Вы очень странно себя ведете, месье, – сказал француз, запинаясь и нервно оглядываясь по сторонам.
Сердце его бешено колотилось в груди.
– Все, что вы творите, – это беззаконие! – крикнул Рувье. И, бросив беглый взгляд на осунувшееся аскетическое лицо русского с беспокойным блеском в глубоко посаженных глазах, снова оглянулся, надеясь увидеть хоть кого-нибудь.
– Беззаконие?! – рассмеялся Суворин, не меняя позы. – Смотри на меня, кусок дерьма! – потребовал он.
Глаза Панкрата, несмотря на ослепительно яркий, бьющий в них солнечный поток, были по-прежнему широко раскрыты. Но блеск в них исчез. Это были глаза слепого, мертвого человека.
– Dieu! (Господи!) – отшатнулся француз, не в силах оторвать от него взгляда. Он понял: мертвыми глаза русского делала боль. Это была жуткая, неведомая Рувье боль и что-то еще, чего француз не в состоянии был понять.
– Смотри на меня! Смотри в глаза парней, которых ты убил за жалкий кусок золота! – рявкнул Панкрат.
à тут произошло невероятное. Зрачки его начали расширяться и углубляться, пока не превратились в две огромные черные впадины.
à без того расшатанные нервы Рувье не выдержали. Он завизжал и бросился на Панкрата со сжатыми кулаками, намереваясь столкнуть его со скалы.
Взгляд Суворина в этот момент изменился. Он стал живым и внимательным, глаза сузились, и он, совершив обманный бросок, легко увернулся от Рувье. àздав дикий вопль и отчаянно хватаясь руками за воздух, тот долгую минуту энергично балансировал на краю скалы. Суворину даже показалось, что французу удастся сохранить равновесие. Но он ошибся. Взмахнув в последний раз руками, Рувье сорвался вниз. à Панкрат, согнувшись над обрывом, успел увидеть, как тот, ударившись о выступ, упал в воду.
– Это все, что мне нужно, – произнес он. Потом резко выпрямился и, подставив руку к глазам, посмотрел на горизонт.
Там, окуная свои горячие лучи в океан и ярко освещая скалу, полыхало солнце.
Тем временем Анэс вернулась на своем жеребце в конюшню, сообщив, что конь ее напарника внезапно понес и она потеряла его из виду. à хотя провела два часа в поисках, все было безрезультатно.
– О! – радостно воскликнула она, увидев вороного жеребца, стоявшего в стойле. – Так он давно вернулся?!
– Нет, леди, – ответил грум, – жеребец вернулся один. Но вы не беспокойтесь. Я знаю, месье Рувье – человек очень непредсказуемый. Скорее всего он остановился пообедать в каком-нибудь селенье, и жеребец ему
