что полученное им от английского короля, спросил мое мнение о новом средстве борьбы с подводными лодками, о котором в этом письме сообщалось.

Средство это, оказавшееся впоследствии неприменимым, представляло собой сети, подвешенные к полым стеклянным шарам, которые из-за их прозрачности нельзя было увидеть в перископ. И потому подводные лодки не могли своевременно нырнуть под сеть или вообще ее избежать. Я доложил государю, что по кратким сведениям письма нельзя составить окончательного суждения об этом изобретении и что я запрошу через Морской генеральный штаб нашего морского агента в Англии. Государь с этим согласился и перевел разговор на болгарский порт Бургас.

Болгарский порт этот имел значение огромной важности для Босфорской операции, горячим сторонником которой был император. Дело в том, что Бургас – единственный порт вблизи Босфора, где можно было бы высадить крупный десантный отряд, без которого наш Генеральный штаб, и в частности генерал Алексеев, категорически не считали возможным предпринять операцию для завладения Босфором.

Об этом порте давно уже велись секретные дипломатические переговоры с Болгарией, однако безуспешно, ибо Болгария требовала себе за выступление на нашей стороне и предоставление нам таким образом Бургаса Македонию, на что Сербия своего согласия не давала, закрывая глаза на то, что именно ради ее спасения Россия вступила в эту тяжелую войну.

Такая черная неблагодарность, угрожавшая лишить нас не только возможности разрешить нашу национальную проблему, но и выиграть войну, глубоко опечалила и поразила государя, заступничеству которого Сербия была всем обязана, и он теперь искал возможности обойтись без Бургаса для решения босфорского вопроса.

Разработка в Ставке планов и оперативных предложений для Босфорской операции входила в непосредственный круг моих обязанностей, и государь пожелал ознакомиться с моим мнением по этому вопросу. Обсуждение так затянулось, что государь – а это редко с ним случалось – забыл о том, что наступил час обеда. Наконец министр двора граф В.Б. Фредерикс решил войти в кабинет и напомнить государю, что в гостиной ожидает приглашенная к обеду специальная военная миссия, приехавшая в Ставку из Франции.

Другой раз, поздней осенью 1916 года, государь пригласил всех нас, бывших у него на завтраке, поехать с ним испытывать новое изобретение, состоявшее в том, что любая поверхность, политая жидкостью, составлявшей секрет изобретателя, воспламенялась в любую погоду от попадания в нее ружейной пули.

Мы поехали на автомобилях за город на поле, где были сооружены различные предметы, покрытые этой жидкостью. Государь лично взял поданную ему винтовку и начал стрелять. Дул сильный ветер, шел дождь, смешанный со снегом, на поле была большая грязь, так что государь скоро промок. Мы жались под защиту наших автомобилей, а он все стрелял и стрелял, пока не убедился в неприменимости этого изобретения для военных целей.

Здесь я, кстати, впервые познакомился со сделавшимся во время Гражданской войны знаменитым, а тогда еще скромным казачьим есаулом А.Г. Шкуро, получившим известность благодаря своим смелым набегам в тыл немцев. На этом испытании Шкуро был представлен государю.

* * *

Да, государь всей душой любил Россию и доказал это, приняв за нее мученический венец. Но он любил ее такой, какой хотел видеть, любил в ней «святую Русь» и не хотел отдавать ее революционерам, пророчески предчувствуя, что она погибнет в их кровавых руках.

Естественно, поэтому он предпочитал окружать себя людьми, имеющими сходные с ним взгляды, и колебался доверять бразды правления государственным деятелям либерального направления, опасаясь, как бы они не толкнули Россию в объятия революции.

Смутно сознавая, что страна не может не идти вперед, он, не обладая врожденными способностями правителя и не будучи уверенным в себе, не мог определить, как это должно происходить, в отличие от Петра Великого, гений которого позволил ему решительно и без оглядки двинуть Россию, так же им любимую, по пути прогресса.

Однако все же государь искал таких людей (может быть, и не любя их), которые сумели бы вести Россию, охраняя ее вместе с тем от революционеров, по тому пути, необходимость которого он смутно сознавал.

Ведь это он вручил бразды правления мудрому и сильному волей П.А. Столыпину, который, не будь он убит, несомненно, вывел бы Россию на этот путь; ведь это он призвал к Верховному командованию вооруженными силами великого князя Николая Николаевича; ведь это он вверял отдельные отрасли правления таким просвещенным и честным государственным деятелям, какими были Сазонов, Коковцов, Кривошеин, Щербаков, Самарин и Григорович.

Но, к сожалению, в царском окружении всегда были беспринципные люди с ретроградными взглядами, которые, демонстрируя «беззаветную преданность» и показной патриотизм, сумели втереться в доверие к государю, не имевшему ясного критерия для их оценки. Эти люди, составлявшие фалангу «темных сил», вступали из опасения за собственную шкуру в ожесточенную подпольную борьбу с просвещенными государственными деятелями, призванными государем к правлению, и разными интригами – нередко при посредстве государыни, которая «сама не ведала, что творит», – добивались их смены.

Свидетелем такого случая, где дело уже шло о спасении государства, был автор настоящих воспоминаний.

* * *

Осенью 1916 года деятельность Б.В. Штюрмера на посту председателя Совета министров привела к такому обострению отношений между правительством и страной, и особенно Думой, что государь принял решение его сменить. В начале ноября Штюрмер был вызван в Ставку, где получил повеление вернуться в Петроград и ожидать там своего заместителя.

Мы в Ставке об этом знали и с душевным трепетом следили за развитием правительственного кризиса, ибо оппозиционное настроение в стране достигло такого напряжения, что от выбора лица, назначенного на замену Штюрмера, могла зависеть судьба России. И вот в морском штабе Верховного главнокомандующего родилась мысль, с радостью поддержанная всеми благомыслящими людьми в Ставке, о кандидатуре морского министра адмирала Григоровича. Нет сомнения, что в то тяжелое время не было более подходящего и соответствующего, чем он, государственного деятеля для успешного занятия столь ответственного поста.

Адмирал И.К. Григорович, рыцарски честный и высоко просвещенный человек с широкими политическими взглядами, обладал выдающимися государственно-административными способностями. Государь относился к нему с большим доверием и благосклонностью, вместе с тем он пользовался симпатиями и уважением Государственной думы; лишь он один был для Думы приемлем. А это было самое главное, так как позволяло водворить спокойствие в стране и обеспечить ее доверие к правительству.

Наши мысли о кандидатуре адмирала Григоровича были переданы флигель-адъютанту Саблину и начальнику походной канцелярии Нарышкину, которые, вполне с ними согласившись, взялись довести их до сведения государя.

Уже на следующий день утром мы узнали, что государь отнесся к кандидатуре Григоровича весьма благоприятно и что тот, наверное, получит