– Какую работу?! Убивать людей! – я выдернула из его рук планшет с разрешением.

– Вызовите охрану! – крикнул он визгливо. Я бросила планшет вниз с такой силой, что по экрану поплыли трещины.

Он с остервенением схватил меня за руку.

– Ты отправишься из госпиталя прямо в тюрьму! – правой рукой он залез в карман халата и достал серебристый цилиндр. Точно такой же, как был у Ксида. Один взмах рукой и шприц с успокоительными направился в мою сторону. Я и сама не поняла, как шприц оказался в моих руках.

– Дай сюда! – он кинулся на меня выкрикнув с сильным европейским акцентом, которого раньше не было. Я ахнула и отскочила назад.

– Грязное человеческие отребье!!! – доктор сделался серым, как осеннее небо перед дождем. Глаза его полыхнули и он, словно обезумев, замахнулся на меня сжимая руку в кулак. Удивляясь себе, тому как я смогла видеть его движения, словно он плыл в густом желе, я сжала шприц и вонзила ему прямо в грудь.

– … – выругался он и пьяно осмотрел меня блуждающим взглядом, а потом упал назад как стоял, словно бревно.

Силы резко покинули меня, и я попятилась назад, упираясь в стену.

– Что ты надела? – Сара бросила испуганный взгляд на мирно посапывающего доктора.

– Спасла жизнь своему другу, – я пыталась усмирить пятна света плясавшие перед глазами.

– Ну все. Меня точно уволят! – заскулила она.

– Хочешь я и тебя уложу спать, – спросила я всерьез, – тогда вопросов не будет.

Сара шарахнулась от меня.

– То, что ты с приветом, я еще в тот раз поняла, – беззлобно сказала она, – а вообще он еще то козел! – Сара потянула меня за руку, – Пошли, пока охранники не прибежали.

– Дай мне минуту, – попросила ее я, понимая, что на территорию госпиталя меня больше не пустят.

На прощанье я взяла Маркуса за руку и прошептала на ухо:

– Теперь я знаю почему так люблю шоколад с чили, – мои теплые губы коснулись его кожи, – на вкус он, как наш поцелуй – сладкий и обжигающий. Я хочу целовать тебя снова и снова…!

Маркус вдохнул глубже и приоткрыл глаза, едва заметно улыбнувшись.

– Я все слышал, – произнес он.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала внезапную волну головокружения, словно мир накренился и я стала падать. Я сжала его руку крепче и безотрывно смотрела на его лицо, как будто все еще подвергая сомнению, то, что видела.

– Мне пора, – произнесла я услышав за пределами палаты суматоху. Нужно было срочно уходить. Главное, я знала, что Анна и Селена поблизости и должны были вернутся с минуты на минуту. Маркус был в безопасности.

– Когда я тебя увижу? – спросил он.

– Не знаю, – честно ответила я и поспешила к выходу бросив на него последний взгляд. Все о чем я могла думать – это то, что «ОН ЖИВ».

Я шла по ярко освещенному больничному коридору. Казалось, он никогда не закончится. Хотелось развернуться и побежать обратно, к Маркусу. Чем больше я удалялась от него, тем сильнее мне хотелось вернуться. Все зашло дальше, чем я бы хотела. С грустью посмотрев на больничные стены еще раз, я шагнула в лифт, не зная, когда я увижу его снова. Наверное, это не важно, главное с ним все будет хорошо.

Все дни я старалась меньше думать о нем. Я вообще старалась меньше думать: с головой погружаясь в учебу, непрерывно борясь с ощущением подступающей пустоты. Вечером, в пятницу, я добралась до своей комнаты, упала на кровать и долго смотрела в окно, пока не уснула.

Мне приснился странный сон. Поначалу, я оглядывалась ожидая ИХ появления, тех людей с чудовищно черными глазами, что снились мне почти каждую ночь, но вместо этого увидела себя, как будто со стороны. Рядом был Маркус. Мы стояли на большом балконе. Его ступени вели вниз, в темноту. Позади была приоткрытая дверь, светлевшая яркой полоской света просачивающегося сквозь.

Я стояла спиной к нему и смотрела вдаль. Волосы спадали на плечи и отливали серебром, казавшиеся совсем белыми на фоне черного плаща. Маркус подошел ко мне сзади и попытался обнять. Я вздохнула и холодно отстранила его от себя, с выражением отвращения и пренебрежения на лице, как будто дотронулась до мусора.

– Тебе здесь не место! – мрачно сказала я. Слова, подобно кислоте, обжигали, отражаясь в его глазах болью. Золотые песчинки искрящиеся на дне его померкли и темно-синие глаза смотрели с горечью.

Мое сердце сжалось в тугой комок. Мне хотелось закричать на себя, остановить, но я не могла произнести ни одного звука.

– Убирайся! – крикнула я отталкивая его. Маркус остался неподвижен. С таким же успехом можно попытаться сдвинуть каменную глыбу. Он последний раз взглянул мне в глаза, а затем развернулся и ушел.

Я бросилась за ним, пытаясь ухватить, но не смогла, как будто он был соткан из тумана, мои пальцы просачивались сквозь. Кажется я кричала и звала его по имени. Вдруг Маркус обернулся и схватил меня за руку.

– Кейт, Кейт! Проснись милая, – говорил он маминым голосом.

Я распахнула глаза, дезориентированная, в полной темноте, пытаясь понять где я. Мама сидела рядом, поглаживая мою руку.

– Кейт, – прошептала она, – тебе снился сон.

Во рту стоял противный привкус безысходности и отчаяния. Я чувствовала себя бессильной, перед самой же собой, от того, что я не могла заставить себя не любить. От того, что не могла договориться сама с собой. Внутри был хаос. Мое сердце, непостижимым образом, было поделено между двумя дорогими людьми: Кейлом, которого уже нет и Маркусом, которого никогда не будет. Слова сами лились из меня шумным потоком из самых недр души, собирая всю печаль и боль в огромную лавину чувств.

– Я так запуталась, – произнесла я, – я люблю Кейла и… еще сильнее люблю Маркуса.

– Это лишь говорит о том, какое у тебя большое сердце, раз оно смогло вместить столько чувств. Чувства к Кейлу – это твои воспоминания, о вас, о нем. Они всегда будут в твоем сердце и в твоей жизни. Это и есть то, что ты чувствуешь, это ваша жизнь: детство, шалости, что вы совершали вместе, бессонные ночи за проектами и бесконечной сборкой флаев, – мама трогательно улыбнулась, – трудно потерять человека, ты знала его с детства, он столько лет был тебе лучшим другом, затем вы выросли, как и ваши чувства, вы сблизились. Потому что знали друг-друга как никто другой. И я уверенна, что если бы все сложилось по другому и Кейл остался бы жив, встретив Маркуса ты бы почувствовала и смогла различить эту любовь.

Я села на кровати обхватив себя за колени и посмотрела на маму. Ее глаза мерцали в темноте, словно две бусины.

– Ты меня любишь? – спросила она.

– Конечно люблю, – ответила я удивляясь ее вопросу. Я очень люблю тебя, сильнее всех… но одновременно, так же сильно как Кейла и Маркуса. Но это совсем другая любовь, теплая и нежная, любовь между мамой и ребенком.