— Мои? — Штаны были, действительно, его: темно-синие саржевые любимые брюки. — Поставив стакан, Джордж повернул Селину к себе лицом. — Но они тебе в самый раз. — Селина подняла и тут же опустила взгляд. — Что ты сделала с моими лучшими брюками?

У Селины округлились глаза.

— Я... Когда вы утром ушли, я абсолютно не знала, чем заняться. Слонялась без дела по дому и вдруг обнаружила брюки, в которых вы были накануне, — довольно грязные. То есть... на одной штанине были пятна... вроде бы от соуса... Ну и я отнесла их вниз и показала Хуаните, а Хуанита их постирала. И они сели.

Это было явное вранье, но у нее все же хватило совести смутиться.

— Это наглая ложь, и не пытайся спорить. Брюки только что побывали в чистке, а у тебя — я это сразу заметил, — вид, точно у нашкодившей кошки. А я-то, дурак, подумал: какая хорошая девочка, приготовила старине Джорджу вкусный обед. Ну что, я прав?

— Мне было нечего надеть, — жалобно пробормотала Селина.

— И ты решила отыграться на моих выходных брюках.

— Ничего подобного!

— Ты просто не понимаешь шуток.

— Не сказала бы, что вы их очень хорошо понимаете.

— Я — другое дело.

— Это еще почему?

Джордж кинул на Селину сердитый взгляд, хотя его гнев уже остыл — вероятно, из-за комизма ситуации. Да и у Селины в глазах заплясали веселые огоньки, открывая совершенно неожиданную черту ее характера.

— Не думал, что у тебя хватит мужества себя защищать.

— Вот почему вы злитесь...

— Вовсе не потому. Мне нравится, что ты способна постоять за себя. Кстати, — добавил он, внезапно вспомнив, что может отплатить Селине за ее гнусную шутку, — у меня для тебя кое-что есть.

— Ну да?

— Представь себе. — Джордж, когда клал на место фуражку, смахнул пакет в бело-розовой бумаге на пол и теперь нагнулся, чтобы его поднять. — Я купил тебе в Сан-Антонио подарок. Надеюсь, он придется тебе по вкусу.

Селина недоверчиво разглядывала маленький сверток.

— Ничего из одежды там быть не может...

— Открой и посмотри, — сказал Джордж и снова взял свой стакан.

Селина долго старательно распутывала узелки на ленточке, которой был обвязан сверток. Потом развернула бумагу и извлекла на свет две крошечных розовых тряпочки-бикини, купленные Джорджем в магазинчике Тересы.

— Ты утром горевала, что тебе нечего надеть... Полагаю, цвет подходящий, — с серьезным видом заметил Джордж.

У Селины отнялся язык. Подарок показался ей, с одной стороны, неприличным, а с другой — соблазнительным. Да и то, что его вручил Джордж... нет, она решительно не могла найти слов! Неужели он воображает, что она может такое надеть?!

Покраснев и не глядя на него, она с трудом выдавила:

— Спасибо.

Джордж расхохотался. Селина насупилась, и он мягко сказал:

— Тебя раньше никогда не дразнили?

Селина, окончательно смутившись, покачала головой.

— Даже няня? — Джордж старался говорить шутливо, и это сразу разрядило атмосферу.

— Оставьте в покое мою няню! — сердито сказала Селина, но его веселость оказалась заразительной.

— Не прячь улыбку! Она тебе очень идет.

На следующий день в половине восьмого утра Джордж открыл дверь Хуаните и, как всегда, увидел ее сидящей на каменной ограде со сложенными на коленях руками и корзинкой у ног. Корзинка была накрыта чистой белой тряпицей. Хуанита встала и с улыбкой вошла в дом.

— Что у тебя там, Хуанита? — спросил Джордж.

— Подарок для сеньориты. Апельсины с дерева Пепе, мужа Марии.

— Мария прислала?

— Si, señor.

— Очень мило с ее стороны.

— Сеньорита еще спит?

— Наверное. Я не посмотрел.

Пока Хуанита набирала воду, чтобы приготовить Джорджу кофе, он открыл ставни и впустил утреннее солнце в дом. Потом вышел на террасу: каменный пол приятно холодил ноги. «Эклипс» спокойно стояла на якоре; ее белый салинг резко выделялся на фоне темной зелени пиний на противоположном берегу. Джордж подумал, что сегодня можно будет перетащить на яхту новый винт, — других занятий не предвиделось. Предстоял совершенно свободный день, которым он сможет распорядиться по своему усмотрению. Поглядев на небо, Джордж решил, что погода обещает быть неплохой. Над сушей, пониже Сан-Эстабана, клубились облака, но дождевые тучи обычно собирались вокруг высоких горных вершин, небо же над морем было безоблачным и ясным.

Звяканье спускаемого в колодец ведра разбудило Селину, и вскоре она присоединилась к Джорджу; на ней была позаимствованная у него накануне рубашка и больше, похоже, ничего. Длинные стройные ноги уже не казались такими белыми — они успели покрыться легким загаром; из сооруженного на голове затейливого пучка выбивались две или три длинных пряди. Когда Селина перегнулась через балюстраду рядом с Джорджем, он увидел у нее на шее тоненькую золотую цепочку; на цепочке, конечно же, висел подаренный в детстве медальон или золотой крестик — память о конфирмации. Джордж не любил слово «невинность» — в его представлении оно ассоциировалось с пухлыми розовыми младенцами и глянцевыми открытками с изображением прелестных котят; однако сейчас в голове у него промелькнуло именно это слово: чистое и ясное, как колокольный перезвон.

Селина наблюдала за Пёрл, которая, расположившись на маленьком солнечном островке под террасой, совершала утренний туалет. На мелководье то там, то сям выпрыгивали из воды рыбы, и Пёрл отрывалась от своего занятия и замирала, а затем снова принималась вылизывать пушистую шерсть.

— Позавчера, когда мы с Томеу приехали в Каса Барко, внизу два рыбака чистили рыбу, и Томеу с ними разговаривал, — сказала Селина.

— Наверное, там был Рафаэль, его двоюродный брат. Он держит свою лодку рядом с моей.

— В этой деревне все родственники?

— Почти все. Хуанита принесла тебе подарок.

Селина повернулась к Джорджу; непослушные пряди, как кисточки, хлестнули ее по лицу.

— Ну да? А что?

— Пойди и посмотри.

— Мы с ней уже здоровались, но про подарок она ничего не сказала.

— И не могла — Хуанита не говорит по-английски. Иди скорей, она сгорает от нетерпения.

Селина скрылась в доме. Оттуда послышался странный диалог; затем Селина вновь появилась, держа в руке прикрытую белой тряпицей корзинку.

— Апельсины.

— Las naranjas, — сказал Джордж.

— Это апельсины так называются? А я подумала, она объясняет, что их прислала Мария.

— Муж Марии сам их выращивает.