Почему появление символической деятельности знаменует важный этап в эволюции человека? В целом она свидетельствует об усложнении мыслительных процессов – возникновении способности понять, что вещь (например, раковина моллюска) в определенном контексте (например, в ожерелье) может иметь социальное значение (например, то, что у владельца хороший вкус и связи). Появление символизма, вероятно, было также связано с усложнением языка, например использованием метафоры. На этом этапе неандертальцы применяли красную охру, но неясно, была ли это форма символизма (возможно, в этот период неандертальцы начали использовать птичьи когти для украшения, но это не было распространено, свидетельства имеются лишь в нескольких местах). В конечном итоге символика свидетельствует о расширении социальных сетей, что было ключевым конкурентным преимуществом современных людей перед группами, не совершившими этот скачок. Гораздо позже в пещере Гибралтара неандертальцы тоже оставили крестообразный рисунок (названный первым неандертальским «хештегом»), который, как и птичьи когти, может указывать на зарождающееся символическое мышление, но подобные свидетельства распространены не столь широко, как украшения из раковин, сделанные людьми современного вида.

Сначала современные люди, по-видимому, совершали ограниченные вылазки в Азию, достигли Израиля и Аравийского полуострова, но, вероятно, закрепиться там им не удавалось. Мнения относительно точной даты окончательного успешного исхода из Африки отличаются, однако большинство исследователей относят его к периоду после Кафзеха и Схула. В 2015 году ученые объявили, что в Израиле в пещере близ ливанской границы обнаружен череп человека современного вида, датируемый примерно 55 тысячами лет назад, который может относиться к той волне распространения современных людей. В это время Евразию населяли неандертальцы, современные люди, денисовцы и, возможно, другие группы, такие как Homo floresiensis. Континент стал сценой для последнего испытания – какая линия человека окажется наиболее приспособленной.

Тем временем в Европе

Что говорит археология о ситуации на родине неандертальцев в Европе во времена, когда ранние Homo sapiens распространялись из Африки в Азию? Это событие пришлось на эемское межледниковье. Континент, как и прежде, населяли неандертальцы, пользовавшиеся мустьерскими каменными орудиями. Возможно, их охотничье мастерство улучшилось, и есть данные, что они добывали огромное количество самых разных животных: бизонов, медведей, мамонтов и особенно крупных двурогих носорогов Мерка. Есть также некоторые свидетельства того, что они ели других неандертальцев, хотя это вызывает множество споров.

Несмотря на то что стоянок этого времени с мустьерскими орудиями в Европе немало, человеческие останки, которые надежно датируются эемским периодом и временем, непосредственно следующим за ним, не столь многочисленны. Самая примечательная находка – более 800 человеческих останков в обрушившейся пещере Крапина в Хорватии, недалеко от границы со Словенией, где с 1899 по 1905 год шли раскопки. К той же эпохе относится стоянка Мула-Герси во Франции, где обнаружено несколько десятков фрагментов костей неандертальца.

На момент обнаружения Крапина представляла собой одно из крупнейших скоплений костей древних людей, когда-либо найденных, и, безусловно, до сих пор сохраняет свое место в этой высшей лиге, которое вполне сравнимо с Сима-де-лос-Уэсос в Атапуэрке. Оценки количества людей, представленных в Крапине, доходили до семидесяти пяти или восьмидесяти, но впоследствии были пересмотрены в сторону уменьшения и составили около одной трети от этого числа. Кости неандертальцев очень грубые и фрагментированные. Некоторые имеют признаки остеоартрита и заживших переломов. Как и в случае с Сима-де-лос-Уэсос, существуют различные теории о том, как такая масса расчлененных человеческих останков оказалась в пещере. Из-за следов порезов на многих костях археолог Драгутин Горянович-Крамбергер предположил возможность каннибализма. В последнее время ряд ученых, в частности Эрик Тринкаус и Мэри Рассел, предположили, что следы разрезов появились в результате ритуального обезглавливания и вторичного захоронения мертвых, а не каннибализма. Антрополог Дэвид Фрейер занимает среднюю позицию, утверждая, что большинство следов разрезов все-таки свидетельствуют о каннибализме, но некоторые – о ритуале.

Как мы отмечали во второй главе, обсуждая случаи каннибализма в Гран Долине, ученые считают, что каннибализм является наиболее логичным объяснением следов порезов на этих костях. Неандертальцы, привыкшие к разделке крупной дичи, не испытывали бы особых проблем с разделкой других неандертальцев. Мы знаем из исследований зубов этого вида, что эпизоды сильного голода не являлись редкостью, и было бы удивительно, если бы они позволили белку пропасть, особенно после того, как взяли на себя труд обезглавить своих умерших сородичей.

Археолог Тимоти Тейлор в своей книге «Искусственная обезьяна» (The Artificial Ape, 2010) отметил, что, несмотря на широко распространенные свидетельства каннибализма в доисторические времена, включая каннибализм у вполне современных людей, исследователи часто отвергают убедительные этнографические, исторические и археологические доказательства этой практики, возможно, из благонамеренного антирасизма. Например, Тринкаус назвал каннибализм «этой ужасной, звериной практикой» и утверждал, что археологи, желающие показать четкое разделение между «нами» и «ими», использовали эту интерпретацию как своего рода унижение неандертальцев.

Каннибализм, возможно, и «отвратительный призрак», по выражению Тринкауса, но без хитрой умственной эквилибристики невозможно поверить, что массовое обезглавливание в Крапине происходило без последующего употребления плоти. И мы должны помнить, что практика каннибализма, может быть, сегодня и отделяет наших доисторических предков от нас, но ее определенно нельзя считать признаком, отличающим неандертальцев и людей современного вида. Человеческая плоть может быть съедена по целому ряду причин, например, из уважения к мертвым или как часть награды при победе в конфликте. Эта практика не обязательно означает, что неандертальцам не хватало уважения к себе подобным. Скорее всего, она отражает то, что им приходилось переживать сложные времена, когда белка не хватало.

Дебаты о признаках каннибализма в Крапине продолжаются до сих пор. Наша собственная интерпретация получила определенную научную легитимность благодаря повторному исследованию костей антропологами Тимом Уайтом и Николасом Тотом. Уайт и Тот установили формальные критерии каннибализма, основанные на следах разрезания и отложения костей, а также на предпочтениях в выборе костей для разрезания, и сравнили следы разделки диких животных неандертальцами с тем, что можно наблюдать на человеческих костях. Основываясь на серии таких исследований, они утверждают, что Крапина является одной из многих неандертальских стоянок в Хорватии, Франции и в других странах, демонстрирующих серьезные доказательства каннибализма.

В 1990-х Уайт также участвовал в исследовании Мула-Герси, пещере над рекой Роной во Франции, где доказательства каннибализма получили более широкое признание. Возраст расчлененных останков шести обнаруженных там неандертальцев более 100 тысяч лет. Кости в Мула-Герси подверглись несколько более тщательной обработке, чем в Крапине.

Исторически Крапина стала не только отражением наших собственных предубеждений, но и ключевым памятником среднего палеолита. Помимо дебатов о каннибализме, существует тот факт, что археологическое сообщество долгое время игнорировало эту стоянку, больше сосредоточившись на памятниках во Франции и Германии, чем на европейской периферии. Но нам еще более важной представляется главная роль, которую Крапина сыграла в решении вопроса о возможной роли неандертальцев в эволюции современного человека.

В начале