— Ничего особенного. — Беккер раздраженно махнул рукой. — Насколько я понимаю, вы пришли по другому поводу?

— Да, — ответил Харри. — Я хотел бы знать, что вы делали вчера после обеда и до самого вечера.

— Что?

— Это моя работа, Беккер.

— Это имеет какое-то отношение к… к… — Беккер кивнул в сторону сегодняшней газеты, которая лежала на неровной стопке бумаг.

— Нам пока ничего не известно. Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

— Скажите, вы меня подозреваете?

Харри промолчал и только посмотрел на часы.

Беккер громко простонал:

— Ладно, бросьте! Я же действительно хочу помочь. Вчера я весь вечер сидел здесь, работал над статьей, которую надеюсь вскоре опубликовать.

— Кто-нибудь из коллег сможет это подтвердить?

— Знаете, почему норвежские исследователи занимают в мировой науке положение маргиналов? Потому что их самолюбование значительно превышает их знания. Я был, как обычно, один-одинешенек.

— А Юнас?

— Он приготовил себе поесть и сидел перед телевизором, когда я пришел.

— В котором часу это было?

— Думаю, сразу после девяти.

— Ага. — Харри сделал вид, что записывает. — Вы просмотрели вещи Бирты?

— Да.

— Нашли что-нибудь?

Филип Беккер провел пальцем по губам и покачал головой. Харри смотрел на него не отрывая глаз. Но Беккер выдержал его взгляд.

— Спасибо за помощь, — поблагодарил Харри, сунул блокнот в карман и встал. — Пойду скажу Юнасу, чтобы он возвращался.

— Пожалуйста, пока не надо.

Харри нашел кафетерий, где сидел Юнас и рисовал, высунув кончик языка. Он встал рядом с мальчиком и взглянул на лист бумаги, на котором пока не было ничего, кроме двух кривых кругов.

— Снеговик.

— Да, — кивнул Юнас. — Откуда вы знаете?

— Зачем мама возила тебя к врачу, Юнас?

— Не знаю. — Юнас принялся за голову снеговика.

— А что это за врач?

— Не знаю.

— А где находится его кабинет?

— Я не должен никому говорить. Даже папе. — Юнас склонился над лицом и стал пририсовывать снеговику волосы. Длинные волосы.

— Я же полицейский, Юнас. Я стараюсь найти твою маму.

Карандаш нажимал сильнее и сильнее, волосы становились чернее и чернее.

— Не знаю, как называется то место.

— А что там было рядом, может быть, помнишь?

— Королевские коровы.

— Коровы?

Юнас кивнул:

— А тетеньку за окном зовут Боргхильд. Она взяла таким специальным шприцем немного крови.

— А кого ты рисуешь?

— Никого.

Филип Беккер стоял у окна и смотрел, как Харри пересекает парковку. В задумчивости он держал на ладони маленькую черную записную книжку. Интересно, поверил ли старший инспектор, что он не заметил его в аудитории? И в то, что вчера вечером он работал над статьей. И в то, что в вещах Бирты он ничего не нашел. Между тем черная записная книжечка лежала в ящике ее письменного стола, она даже и не пыталась ее спрятать. А в книжечке…

Он чуть было не улыбнулся. Глупая баба, неужели она думала, что может его обмануть.

Харри просунул голову в дверь. Катрина Братт сидела, склонившись, за компьютером.

— Ну что? Есть сходство?

— Кое-какое есть, — ответила Катрина. — У всех женщин были голубые глаза, но в остальном внешность у них абсолютно разная. Все были замужем, у всех были дети.

— Я знаю, с чего начать, — сказал Харри. — Бирта Беккер возила Юнаса к врачу. Он сказал — рядом с королевскими коровами. Должно быть, недалеко от королевского парка на Бюгдёй. А ты говорила, что близняшки после посещения врача были в Музее «Кон-Тики». Это тоже на Бюгдёй. Филип Беккер ничего о враче не знает, но, может, знает Ролф Оттерсен.

— Я позвоню.

— И сразу давай ко мне.

В кабинете Харри включил автоответчик, сам же взял наручники, надел один браслет себе на запястье, а второй принялся набрасывать на ножку стола. Ракель сообщила, что на соревнования по конькобежному спорту, куда Харри давно обещал пойти, Олег решил взять с собой товарища. Харри сразу понял, что это всего лишь закамуфлированная попытка напомнить ему об этой самой поездке на случай, если он о ней забыл. Харри ни на день не забывал о разговоре с Олегом, потому мог бы воспринять это напоминаньице как проявление недоверия. Однако он не обиделся, более того, ему это даже понравилось. Потому что это многое говорило о Ракель как о матери. И потому что она ни разу не назвала его по имени.

Катрина вошла без стука.

— Жестко, — кивнула она на ножку стола, к которой приковал себя Харри. — Но мне нравится.

— Скоростное набрасывание наручников, — улыбнулся он. — Один из фокусов, которые я вывез из Штатов.

— Тебе надо попробовать новые скоростные наручники фирмы «Хайетс». Не придется следить за тем, справа ты набрасываешь или слева: браслет защелкнется по-любому. А потом можно повысить планку и попробовать набрасывать с двух рук, так что шансы каждой попытки удвоятся.

— Хм. — Харри отпер наручники. — Ну так что там?

— Ролф Оттерсен ни о каком визите к врачу на Бюгдёй не слышал. Удивился: они ходят в клинику в Бэруме. Я могу поговорить с кем-нибудь из близнецов, может быть, они вспомнят что-нибудь про врача, к которому ходили. Или можем сами обзвонить все клиники Бюгдёй и проверить. Там их всего четыре. Вот. — Она положила ему на стол желтую бумажку.

— Им запрещено сообщать имена пациентов, — сказал он.

— Тогда после уроков поговорю с близнецами.

— Погоди, — бросил Харри, поднял телефонную трубку и набрал первый номер.

Ответил гнусавый голос и тут же сообщил название клиники.

— Боргхильд на месте? — спросил Харри.

Никакой Боргхильд там не было.

По другому номеру такой же гнусавый автоответчик дал понять, что по всем вопросам нужно обращаться в определенное время, в течение всего двух часов, и сегодня они уже опоздали.

По четвертому номеру щебечущий, почти смеющийся голосок ответил то, на что Харри и надеялся:

— Да. Это я.

— Добрый день, это старший инспектор Харри Холе, Управление полиции Осло.

— Дата рождения?

— Родился я вроде весной, но не о рождении речь. Скорее об убийстве. Вы, вероятно, уже читали сегодняшние газеты. Меня интересует, приходила ли к вам Сильвия Оттерсен в течение последней недели.