— Может, — объявил Муханнад, и по его тону Салах поняла, что главный довод брат приберег на конец разговора. — Они признали, что Хайтам был убит. Это убийство, отец!

Лицо Акрама помрачнело. Вопреки здравому смыслу он утешал себя, свою семью и в особенноети Салах тем, что смерть Хайтама последовала в результате несчастного случая.

— Они признали это, отец. Из-за того, что произошло сегодня на заседании муниципального совета и после — на улицах. Постой! Не спеши укорять меня.

К Муханнаду вернулась прежняя уверенность. Встав с дивана, он подошел к камину, на котором стояли семейные фотографии в рамках.

— Я знаю, что разозлил тебя сегодня, — продолжал он. — И я согласен с тем, что чуть было не выпустил ситуацию из-под контроля. Но, прошу тебя, посмотри, чего мы добились. Не кто иной как Ажар, когда я позвонил ему в Лондон, предложил провести акцию на заседании муниципального совета. Скажи, когда ты говорил со старшим полицейским инспектором, она признала, что это убийство? В разговоре со мной — нет. А сестре, Аллах свидетель, полицейские вообще ничего не сказали.

Салах опустила глаза, видя, что мужчины посмотрели в ее сторону. У нее не было нужды подтверждать слова брата. Акрам находился в ее комнате во время краткого визита полицейского инспектора, пришедшего в их дом с сообщением о смерти Хайтама, и в точности знал, что тогда было сказано: «Мне очень жаль, но я должен сообщить вам, что на Незе найден труп. Покойный, как выяснилось, — мистер Хайтам Кураши. Нам необходимо пригласить кого-либо на опознание тела, а вы, как нам известно, собирались выйти за него замуж». «Да», — печально ответила Салах, хотя внутри у нее все кричало: «Нет! Нет! Нет!»

— Пусть так, — сказал Акрам, обращаясь к сыну. — Но ты зашел слишком далеко. Когда кто-нибудь умирает, то не тебе, Муханнад, заботиться о его воскрешении.

Салах поняла, что он говорил не о Хайтаме, а о Таймулле Ажаре. Для всех членов семьи Ажар был объявлен умершим. При встрече с ним на улице следовало либо смотреть сквозь него, либо отвести глаза в сторону. Нельзя было не то что говорить, но даже упоминать о нем. Даже подумать о нем нельзя — ведь размышления могут привести к разговорам, а разговоры способны пробудить желание задуматься о возможности вновь принять его в семью. Салах была еще слишком молода, чтобы знать, какое прегрешение совершил Ажар против семьи, но раз уж такое случилось, ей было запрещено говорить о нем с кем бы то ни было.

Она не видела своего двоюродного брата целых десять лет. Десять лет блужданий по свету в одиночку, думала она. Что для него значили эти годы? Как он смог выжить без участия и помощи родных?

— Ну а что, по-твоему, важнее? — примирительно спросил Муханнад. Все, что случилось за этот день, обострило его отношения с родными, и он не хотел подвергать себя риску быть отвергнутым. Тем более с женой и двумя детьми. Да и работал он в семейном бизнесе. — Выявить и поймать убийцу Хайтама или показать Ажару, что он до конца своей жизни отрезанный ломоть? Салах — такая же жертва этого преступления, как и Хайтам. Разве у нас перед ней нет никаких обязательств?

Когда Муханнад посмотрел в ее сторону, Салах опять скромно потупилась. Но внутри у нее все словно сжалось. Она-то знала правду. Неужели никто не догадывается, что представляет собой ее брат?

— Муханнад, я не нуждаюсь в твоих наставлениях ни по этому, ни по другим вопросам, — спокойно произнес Акрам.

— Да я и не наставляю тебя. Я только говорю, что без Ажара…

— Муханнад. — Акрам взял один из приготовленных женой паратасов — домашних пирожков. До Салах донесся запах мясной начинки, и ее рот наполнился слюной. — Человек, о котором ты говоришь, для нас мертв. Ты не должен был вмешивать его в наши дела и уж тем более не должен был приводить его в дом. Я не спорю с тобой относительно преступления, жертвами которого стал Хайтам, твоя сестра и вся наша семья, конечно, если это действительно окажется убийством.

— Но я же сказал тебе, что старший полицейский инспектор говорит, что это убийство. И она была вынуждена признать это только потому, что мы проявили настойчивость.

— Настойчивость, которую вы проявили сегодня днем, не имела отношения к старшему инспектору полиции.

— Но именно она и сработала. Неужели ты этого не признаешь?

В комнате было нестерпимо душно. Белая футболка Муханнада взмокла и облепила его мускулистое тело. В отличие от него Таймулла Ажар сидел и, казалось, излучал холодное спокойствие, словно находился в каком-то другом мире. Муханнад убавил пылу:

— Мне жаль, что я причинил тебе беспокойство и боль, наверное, мне надо было заранее предупредить тебя, что мы собираемся появиться в зале заседаний совета…

— Ты так думаешь? — спросил Акрам. — То, что произошло на заседании, нельзя назвать просто появлением.

— Ты прав. Возможно, я не совсем верно оценил ситуацию.

— Возможно?

Салах видела, как напряглось тело брата. Нет, сейчас он уже не был тем мальчишкой, который швырял камни в стену, да и деревья, стволы которых можно было пинать ногами, в комнате не росли. Его лицо покрылось крупными каплями пота, и тут Салах впервые поняла, насколько важно, чтобы кто-то вроде Таймуллы Ажара исполнял роль посредника в предстоящих контактах семьи с полицией. Напускное спокойствие — это не для Муханнада. Запугивание, угрозы — вот на чем, по его мнению, должны основываться взаимоотношения.

— Отец, ты только посмотри, что мы получили в результате этой демонстрации: встречу с инспектором полиции, отвечающим за расследование. И признание, что это было убийство!

— Это я вижу, — согласился Акрам. — Ну а теперь ты должен поблагодарить своего двоюродного брата за советы и выпроводить его из нашего дома.

— Да что, черт возьми, с вами происходит! — Муханнад взмахнул рукой, и три рамки с фотографиями слетели с камина на пол. — Чего вы боитесь? Вы что, связаны такими сильными узами с этими проклятыми европейцами, что не можете даже подумать о том…

— Хватит! — Акраму изменила обычная выдержка: он повысил голос.

— Нет! Не хватит. Ты боишься того, что Хайтама убил англичанин. И если окажется, что это именно так, ты должен будешь изменить свое отношение к ним. Но ты не можешь смотреть правде в глаза, а все потому, что все эти двадцать семь лет ты тужился изо всех сил, изображая из себя благочестивого англичанина!

Акрам вскочил со стула и рванулся к сыну; Салах растерялась, не понимая, что происходит, и только после того, как отец со всего размаху ударил Муханнада по лицу, она невольно вскрикнула:

— Не надо! — Ей было страшно. Страшно за них обоих; они могли покалечить друг друга, и это может стать началом крушения семьи. — Муни! Абби-джан! Папочка! Не надо!

Мужчины стояли лицом к лицу в напряженных позах; Акрам, предостерегающе подняв вверх палец, покачивал им перед глазами Муханнада. К этому приему он нередко прибегал, когда сын был ребенком, но теперь все было не так, как тогда. Теперь ему надо было тянуть вверх руку с поднятым пальцем, потому что сын на два с лишним дюйма превосходил отца в росте.