этих макаронных изделий быстрого приготовления, то есть моментального заваривания, царствует монополия отечественных производителей.

– Ужинать собрались? – Я указал на кипящую воду.

– Да вот… Пора, – закряхтел Владимир Николаевич и принялся с шумом и треском отдирать со стакана с лапшой верхнюю крышку. – Время, как говорится, спать, а мы…

– Вас наш визит не удивил, Селиванов-сан? – поинтересовалась Мураками.

– Признаться, не очень, – опять буркнул-крякнул Владимир Николаевич, победивший наконец крышку и теперь переливающий кипяток из кастрюльки в стакан.

– Правда? Почему? – продолжила допрос Аюми.

– Да меня предупреждали, что в Японии к русским такое отношение. Говорят, вы и отпечатки пальцев у нас можете требовать, и вообще недоверие к нам выказываете…

– Ну отпечатки пальцев – это если иностранный гражданин, не только русский, кстати, преступление совершает, – разъяснила ему Мураками.

– Как же, преступление! Вон Заречный два года у вас в университете Аомори работал, так говорит, что, как только он приехал, с него сразу отпечатки пальцев сняли…

– Это, наверное, давно было, – смутилась Мураками. – Сейчас уже с иностранцев этого не требуют…

– А кто это – Заречный? – спросил я.

– Да это из нашей делегации филолог… – пробурчал Селиванов и заботливо накрыл заваренную лапшу гостиничным блюдцем. – Москвич он…

– Олег Валерьевич, что ли? – продолжил я.

– Да, Олег… – согласился Селиванов.

– Понятно. Владимир Николаевич, мы пришли спросить у вас о том, с кем час назад вы встречались в холле «Гранд-отеля»? – Я решил поскорее закончить лирическое вступление.

– Час назад? – Селиванов остекленевшими в момент глазами посмотрел на часы над телевизором.

– Да, почти час назад.

– Как время быстро летит… – Селиванов оказывался не таким уж и никчемным мужичишкой, если вот так умело с ходу начал тянуть время, чтобы собраться с мыслями.

– Итак, Владимир Николаевич?…

– Это что, официальный допрос? – Стекло в его глазах подернулось тоской и сомнением.

– Нет, это не допрос, – опроверг я его подозрения.

– Значит, я могу вам не отвечать?

– Можете, но в данном случае мы просто проверяем вас на честность, а не требуем конкретного ответа.

– Как это? – не понял моей профессиональной эскапады Селиванов. – Не требуете, но спрашиваете?

– Точно так! – подтвердил я.

– Зачем же спрашиваете тогда?

– Я же сказал, вас на честность проверяем.

– На вшивость, значит?…

– Называйте это как хотите. Мы в какой-то степени действительно функции санитарно-эпидемиологической станции выполняем.

– Хорошо, пусть будет по-вашему – «на честность». – Владимир Николаевич с усилившейся тоской посмотрел на прикрытый блюдцем стакан с живительной лапшой. – Не надо мне тут никакой гигиены и санитарии!…

– Итак?

– А вы мне поверите, если я вам скажу, что не знаю, с кем я там встречался?

– Не думаю… – Я выразил наше с Аюми общее сомнение. – Вы бы на нашем месте вам поверили?

– Наверное, нет…

– Правильно. Итак, Владимир Николаевич, повторяю вопрос: с кем вы только что встречались в «Гранд-отеле»?

– Я не знаю, как ее зовут…

– Что значит – «не знаете, как ее зовут»? – возмутилась обиженная за весь женский род Мураками.

– Скажите, вы знаете, что такое быть русским филологом за границей? – Селиванов окинул нас с Аюми тяжелым мутным взглядом.

– Догадываюсь, Селиванов-сан. – Я посмотрел на стаканчик с лапшой и беспомощный кипятильник, лишенный нетвердой рукой хозяина электрической подпитки.

– Хорошо хоть догадываетесь!… – горестно вздохнул Владимир Николаевич.

– У меня отец филолог профессиональный, – на всякий случай пояснил я ему.

– А я шесть лет русской филологии отдала, – внесла свою достойную лепту в психическую обработку тоскливого Владимира Николаевича образованная Аюми.

– Да?… – недоверчиво переспросил Селиванов.

– Да, – хором откликнулись мы с Мураками.

– Ну так вот, вы тогда понимаете ведь, что главный дефицит для меня – это не идеи: их у меня в голове на двадцать монографий! Мне элементарно нужны средства, понимаете?

– Деньги? – решила уточнить явно предпочитающая называть голубое голубым, а розовое – розовым Мураками.

– Они самые, – подтвердил Селиванов.

– И что «деньги»? – поинтересовался я.

– А то, что когда вам предлагают сто тысяч иен только за то, что вы должны дойти до одной гостиницы, встретиться там с дамой и передать ей на словах кое-какую информацию, от таких просьб в моем положении отказываться, согласитесь, глупо. – Он взял в руки остывший уже кипятильник и начал теребить его пальцами с неприятно обгрызенными до самого мяса ногтями.

– Кто вас попросил с ней встретиться? – Я отвернул глаза от его ногтей, которые оскорбляли мое эстетическое чувство.

– Ну, знаете, как вас там?…

– Минамото.

– Знаете, Минамото… Минамото-сан, так, что ли? Я, может, вам кажусь таким вот продажным и дешевым, но если я человеку обещал молчать об этом, то буду молчать! – неожиданно твердо декларировал Владимир Николаевич, продолжая мучить свой кипятильник.

– Значит, этот человек попросил вас никому о его поручении не говорить, да? – спросила Мураками.

– Именно так! – кивнул Селиванов, положил кипятильник на подушку своей постели и пощупал бесповоротно остывающий стакан с лапшой. – Я свое слово привык держать! Уж извините…

– Скажите хотя бы, этот человек русский? – продолжила наше перекрестное интервью бедного, но гордого филолога неотступная капитанша.

– Я же вам сказал, никакой информации об этом человеке я вам не дам! – заявил принципиальный Селиванов.

– А деньги он вам уже заплатил? – поинтересовался я.

– Тоже, извините, не ваше японское дело! – сурово отрезал Владимир Николаевич.

– Значит, вы нам так ничего и не скажете? – угрожающим тоном вопросила Мураками.

– Послушайте, вы же якобы филологи, да? – устало проскрипел Селиванов. – Или хотя бы их дети…

– При чем здесь это? – сверкнула льдинками своих глазенок недоверчивая Аюми.

– При том… Это сказано в классике…

– Быть или не быть? Или кто виноват? – Я предложил Селиванову в порядке гуманитарного обмена на выбор несколько вариантов того, что «сказано в классике».

– Вопросы – это у вас, в полиции, или у писателей, которые в принципе та же полиция – только духа и нравов. А у нас, у филологов, как раз ответы. И ответ вам мой, граждане японцы, из той же классики будет: не стой на пути у высоких чувств!

– Это в каком смысле? – действительно не понял я.

– В прямом! Молодая красивая девушка, замужняя, как вы, конечно, знаете. Со своим Ромео в прямой контакт вступить по организационно-этическим причинам не может… Я же мог помочь…

– И как вы этим несчастным влюбленным помогли?

– Я же сказал: пришел и передал простую информацию. Делов-то было на пять минут. К