с тобой разговаривать, даже не оборачиваясь к ней лицом; кроме того, я не исполню своего долга по отношению к ближнему, если не дам ей из человеколюбия несколько советов, полезных при нынешнем положении ее дел. Они, — прибавил он, обернувшись к Мендес, — обстоят хуже, чем вы думаете, а посему настоятельно советую вам впервые поручить себя богу, — тягости сегодняшнего дня не под силу вашему преклонному возрасту, и дай бог, чтобы вы легко могли получить исповедника, ибо, поистине, вы в нем нуждаетесь. Конечно, ваша примерная жизнь не должна внушать нам беспокойства. Вы всю жизнь были столь милосердны, что не осуждали недостатков в других людях, а исправляли их у бесчисленного множества молодых девушек; и к тому же, разве не зачтется вам труд, положенный вами на изучение самых тайных наук? Правда, инквизиция не очень-то возлюбила вас за это и даже явила вам публичные доказательства своего нерасположения, но, как известно, она состоит из ученых людей, а лица одинаковой профессии питают друг к другу зависть. Больше того, они весьма сомневаются насчет спасения вашей души, но даже если бы это было так, со временем привыкаешь ко всему, даже в преисподней, и не может быть, чтобы ее обитатели не отнеслись к вам весьма дружелюбно, поскольку вы так часто совещались с ними при жизни. Мне надо сказать вам еще несколько слов; я мог бы наказать вас иным способом, но подумал, что старые люди обычно впадают в детство, вы же достаточно стары и, значит, вернулись к вашему первоначальному состоянию невинности, и что поэтому порка больше, чем всякое другое наказание, соответствует той ребяческой проделке, которую вы со мной учинили. На этом я с вами прощаюсь, поручая вам заботу о ваших драгоценных особах».

В свою очередь худо ли хорошо ли посмеявшись над дамами, Монтуфар ушел и оставил их ни живыми ни мертвыми, не столько от боли понесенного наказания, сколько по той причине, что он все отобрал у них и что они остались в одиночестве, привязанные к деревьям, в таком месте, где их могли съесть волки. Они грустно смотрели друг на друга и безмолвствовали, как вдруг между ними пробежал заяц. Спустя некоторое время они увидели напавшую на его след собаку, а вослед ей мчался всадник на добром коне, и всадник этот был дон Санчо де Вильяфаньян, приехавший в Бургос навестить больного брата и проживавший с ним в это время в загородном доме, которым владел его брат и куда дон Санчо приехал подышать свежим воздухом. Он очень удивился, увидав двух привязанных к деревьям женщин, и был крайне изумлен, когда лицо одной из них напомнило ему ту прекрасную незнакомку, которую он видел в Толедо, так усиленно разыскивал в Мадриде и которая с тех пор не выходила у него из памяти. Поскольку у дона Санчо с самого начала сложилось твердое впечатление о ней как о женщине знатного происхождения и замужней, он усомнился, она ли это, будучи не в силах вообразить, что она позволила себе вольность забраться так далеко в столь жалком виде; но лицо Елены, нисколько не утратившее своей красоты, хотя и опечаленное и испуганное, внушало ему уверенность, что он нашел наконец предмет своих вожделений и тревог; он приподнялся на стременах и окинул взглядом всю окружающую местность, желая посмотреть, нет ли кого поблизости, и оказался настолько глупым, что со страхом подумал, не дьявольское ли это наваждение, которое господь бог допускает в наказание его чувственности. Елене в свою очередь пришла мысль столь же нелепая, и она очень испугалась, не избрало ли небо этот день, чтобы сосредоточить вокруг нее всех, кто имел право требовать у нее что-нибудь. Дон Санчо созерцал Елену и очень удивлялся, она смотрела на него и очень тревожилась, каждый ждал, что другой заговорит, и дон Санчо собрался, наконец, начать беседу, как вдруг некий паж примчался во весь опор и сказал ему, что его приятели убивают друг друга.

Дон Санчо поскакал, сопровождаемый пажом, туда, где он оставил своих сотоварищей. Его взору представились четыре или пять пьяниц, которые переругивались между собой, обнажив шпаги, и издали угрожающе кололи и рубили ими, отчего многие стоявшие по соседству деревья лишились красивых и славных ветвей. Взбешенный тем, что ему пришлось отказаться от приятного видения, какое ему неожиданно предстало, дон Санчо сделал все, чтобы поскорее прекратить распрю этих непримиримых и не очень грозных противников, но все его доводы, просьбы и угрозы возымели бы мало действия, если бы усталость и вино, туманившие им голову, не валили их то и дело на землю, где в конце концов они и остались лежать, захрапев столь же мирно, сколь бурно они сначала ссорились.

Дон Санчо снова направил коня к блаженному дереву, хранившему кумир его сердца, но, к своему удивлению, больше не нашел там того, что искал; он смотрел во все глаза на дерево, обращал затем взоры повсюду, куда они могли устремиться, и видел одну лишь печальную пустыню; он объехал верхом все окрестности и вернулся к своему дереву, которое, будучи деревом, осталось невозмутимым. Но так как дон Санчо был поэтом, и даже поэтом, склонным к жалобам, он не явил подобного же безразличия к этому бесчувственному дереву. А потому, вот что, сойдя с коня, он молвил или, по крайней мере, должен был промолвить, если действительно он был до такой степени вне себя, как мне говорили: «О ствол, счастливый, ибо тебя обнимала та, кого я люблю, не зная ее, и кого я знаю лишь, поскольку люблю. Да смешаются листья твои со звездами, да не коснется никогда твоей нежной коры кощунственный топор, молния да пощадит твои ветви, а земляные черви — твои корни; да смилостивится над тобой зима, весна да разукрасит тебя, да завидуют тебе самые величественные кедры, и, словом, да хранит тебя небо».

Пока почтенный дворянин предавался тщетным сетованиям или, если вам угодно, сетованиям поэтическим, которые гораздо многозначительнее других и не годятся для ежедневного пользования, его слуги, не знавшие, куда он девался, поискав некоторое время, нашли его и обступили. Он возвратился к брату весьма опечаленный, и, помнится, я даже слыхал, что он лег спать, не поужинав.

Быть может, скажут, что я слишком долго оставляю здесь в неизвестности читателя, которому, конечно, не терпится узнать, по какому волшебству Елена и Мендес скрылись от влюбленного дона Санчо. Чтобы не возбуждать дальнейшего негодования, я вам сейчас расскажу это.

Монтуфар был сначала весьма доволен