Мы все еще стоим в дверях.

– Входите. Входите, – приглашает она.

– Мы и не думали, что ты просыпаешься в такую рань, – говорю я, входя.

– Когда стареешь, перестаешь спать. Сама увидишь.

Мне хочется спросить: «А я когда-нибудь доживу до старости?» Но вместо этого я задаю другой вопрос:

– Роза здесь?

– Наверху, спит. Хочешь, я ее разбужу?

– У нас нет времени. Я просто хотела повидать тебя.

Карла снова берет мое лицо в ладони и смотрит на меня теперь уже глазами медсестры.

– Пожалуй, я многое пропустила. Что ты здесь делаешь? Как себя чувствуешь?

Олли подходит ближе, чтобы услышать мой ответ. Я обхватываю себя руками.

– Отлично, – отвечаю чересчур веселым тоном.

– Скажи ей о таблетках, – говорит Олли.

– О каких таблетках? – спрашивает Карла, глядя только на меня.

– У нас есть таблетки. Экспериментальные.

– Твоя мама не давала тебе ничего экспериментального.

– Я сама их раздобыла. Мама не знает.

Она кивает, оценивая мои слова.

– Где?

Я говорю Карле все то же самое, что и Олли, но она мне не верит. Ни на секунду. Она прикрывает рот рукой и делает огромные глаза, как в мультиках.

Я пытаюсь вложить во взгляд всю свою душу, я безмолвно ее умоляю. Пожалуйста, Карла. Пожалуйста, пойми. Пожалуйста, не выдавай меня. Ты же сказала, что жизнь – это дар.

Карла отводит глаза, круговыми движениями потирая место чуть повыше груди.

– Вы, должно быть, голодные. Сейчас приготовлю вам завтрак.

Она показывает нам на ярко-желтый мягкий диван, а сама исчезает в кухне.

– Именно таким я и представляла себе ее дом, – тут же говорю я Олли. Не хочу, чтобы он снова начал расспрашивать меня о таблетках.

Никто из нас не садится. Я отхожу от него на шаг или два. Разглядываю стены. Повсюду безделушки и фотографии.

– Она вроде нормально восприняла твои слова о таблетках, – наконец произносит Олли. Он подходит ближе, но я напрягаюсь. Боюсь, что, прикоснувшись ко мне, он почувствует ложь.

Я брожу по гостиной, разглядывая снимки женщин из разных поколений. Все как одна похожи на Карлу. Огромная фотография, на которой запечатлена она сама с малышкой Розой на руках, висит над маленьким диванчиком. Эта фотография чем-то напоминает мне о моей маме. Наверное, тем, как Карла смотрит на Розу: ее взгляд не просто любящий, но какой-то неистовый, будто она готова на все, чтобы защитить дочь. Я никогда не сумею возместить маме то, что она для меня сделала.

Карла приготовила нам на завтрак чилакилес – кукурузные лепешки с сальсой и сыром, а к ним – мексиканский соус, который чем-то похож на крем-фреш[10]. Это вкусно и необычно для меня, но я съедаю всего один кусочек. Слишком нервничаю.

– Итак, Карла. Каково ваше профессиональное мнение? Вы правда считаете, что эти таблетки эффективны? – спрашивает Олли. Его голос преисполнен оптимизма.

– Возможно, – отвечает Карла, при этом качая головой. – Не хочу вас обнадеживать.

– Скажи мне, – прошу я. Мне нужно спросить ее, почему я до сих пор не заболела, но я не могу. Я попалась в ловушку собственной лжи.

– Вероятно, приступ отодвигается благодаря таблеткам. Но, даже если бы их не было, ты просто могла еще не столкнуться ни с одним из триггеров.

– А может, таблетки и правда работают, – говорит Олли. Он не просто надеется. Верит, что это лекарство – настоящее чудо.

Карла тянется к Олли через стол и похлопывает его по руке:

– Ты славный мальчик.

Не глядя на меня, она забирает наши тарелки и уходит в кухню. Я иду за ней, от стыда мои движения неловки.

– Спасибо.

Она вытирает руки о полотенце.

– Я тебя понимаю. Понимаю, почему ты выбралась из дома.

– Я могу умереть, Карла.

Она мочит посудное полотенце, а потом протирает им и без того чистую столешницу.

– Я уехала из Мексики посреди ночи, без ничего. И не надеялась выжить. Многим не удавалось, но я все равно поехала. Оставила отца с матерью и сестру с братом. – Сполоснув полотенце, она продолжает: – Они пытались меня остановить. Говорили, что ради этого не стоит жертвовать жизнью, но я сказала, что это моя жизнь и мне решать, ради чего приносить ее в жертву. Я сказала, что поеду и что я или умру, или буду жить лучше.

Карла снова споласкивает полотенце и выжимает его.

– Я вот что скажу тебе. Когда я оставила свой дом той ночью, я чувствовала себя свободной как никогда. Больше того, за все проведенное здесь время я ни разу не ощущала такой свободы, как в ту ночь.

– И ты об этом не жалела?

– Конечно, жалела. В том путешествии случилось много плохого. А когда мои родители умерли, я не могла поехать на похороны. Роза не знает, откуда она родом. – Карла вздыхает. – Ты не живешь, если тебе не о чем сожалеть.

О чем пожалею я? В моей голове проносятся картинки: мама одна в моей белой комнате, гадает, куда ушли все те, кого она любила. Мама одна в зеленом поле, смотрит на мою могилу, на могилы моих отца и брата. Мама умирает в одиночестве в нашем доме.

Карла касается моей руки, и я безжалостно выбрасываю все эти картинки из головы. Я просто не вынесу таких мыслей. Если буду думать об этом, не смогу жить.

– Может, я и не заболею, – шепотом произношу я.

– Верно, – отвечает Карла, и надежда заражает меня, как вирус.

Вопрос: Как облегчить боль в ушах, вызванную перепадами давления в самолете?

Ответ: Жевать жвачку. А еще целоваться.

Вопрос: Где лучше всего сидеть: у окна, в центре или у прохода?

Ответ: Определенно у окна. Мир являет собой впечатляющее зрелище с высоты десять тысяч метров. Возьмите на заметку: если сядете у окна, вашему спутнику, возможно, придется сидеть бок о бок с чрезвычайно словоохотливым занудой. Поцелуи (с вашим спутником, не с занудой) могут оказаться эффективны и в этой ситуации.

Вопрос: Сколько раз в час воздух в салоне самолета обновляется?

Ответ: Двадцать.

Вопрос: Сколько человек могут уютно устроиться под одним одеялом?