Л.

Третье письмо было написано за несколько месяцев до смерти Констанции.

Любовь моя!

Я пишу тебе из тьмы, глубже которой нет. Я не могу свыкнуться с твоим отсутствием. Но ты так решила, и я уважаю твой выбор. И все же для меня это невыносимо.

И тогда я заставляю себя вспомнить о нашем большом проекте, об этой таинственной картине, которая тебя покорила, о том немногом, что до сих пор связывает меня с тобой. Я работаю над воплощением наших планов с упорством, которого, как ты знаешь, мне не занимать.

Ты не покинула мою жизнь, потому что дала мне частичку себя. Когда грусть переполняет сердце, когда разлука становится непереносимой, я говорю себе, что у меня осталось это несравненное сокровище, самый прекрасный подарок, которым ты могла меня одарить.

И я благодарю тебя снова и снова, я жду тебя. Знай, что я всегда буду ждать тебя, Констанция, пусть даже и в следующей жизни.

Л.

* * *

Теперь в моей жизни было две женщины.

Одна – брюнетка, которая продолжала на меня дуться, вторая – блондинка, которая дала мне сердце.

Жозефина была неумолима. Целую неделю я звонил ей, писал письма, посылал цветы, но она не удостоила меня ответом. Однажды вечером трубку подняла Валентина и сказала, что «мама больше не хочет с вами разговаривать».

В этой жизни без Жозефины, одинокой и банальной, как раньше, я чувствовал себя растерянным, и мне было грустно. Она же продолжала посылать меня к черту. Отвратительный характер! И вот однажды я решил для себя: хватит. Тем хуже для нее. Рассерженный упрямством брюнетки, я стал думать о блондинке.

Однажды вечером, лежа в постели, я в очередной раз перечитывал письма. Последнее послание Лорендо таило в себе несколько загадок. «Таинственная картина», «большой проект», «несравненное сокровище»… Что все это значит? Можно было бы, конечно, поговорить с Гаранс, расспросить ее как следует. Но это было рискованно. Знала ли она, что Лоренцо и ее сестра были любовниками?

Ключ к тайне находился в руках Лоренцо Валомбра. Он один мог ответить на мои вопросы. И нас разделяло огромное расстояние. Может, лучше мне забыть всю эту историю? Ведь она все равно принадлежит прошлому. Забыть, отнести письма на место, сконцентрироваться на настоящем, на моем будущем – вот цель, которую я определил для себя.

Легче сказать, чем сделать! Мысли мои часто возвращались к Лоренцо. Я находил это странным – думать о представителе своего же пола. Это было для меня в новинку. И все же выбросить из головы мысли о нем оказалось невозможно. Он стал мне сниться, превратился в навязчивую идею. Возлюбленный Констанции. Тот, кого выбрало ее сердце. Тот, кого это женское сердце до сих пор помнило и любило. Иногда ночью, когда я пребывал в состоянии полудремы, Лоренцо являлся ко мне, словно злой гений, и проникал в мои сны. И тогда я сердито шептал в темноту: «Констанция, хватит! Он мне надоел! Скажи, пусть уйдет!» Подчиняясь приказу любимой, Валомбра исчезал во тьме, чтобы я мог спокойно спать до утра. До следующего появления…

На улице я невольно стал выделять из толпы высоких, темноволосых мужчин с бородой. Как только взгляд останавливался на таком лице, мое сердце замирало. Это было странно и забавно.

До того самого дня, когда один бородатый мсье решил, что я строю ему глазки, и последовал за мной до самой парадной. Мне с трудом удалось убедить его, что я вовсе не гей и не ищу приключений.

Каждый день я возвращался к себе с надеждой обнаружить на автоответчике послание от Жозефины. Она дулась на меня вот уже две недели. И вот однажды вечером я услышал сообщение, которое надиктовала не Жозефина, нет, но которое меня очень порадовало.

Синтия Уэзерби позвонила узнать, как у меня дела. Я позвонил ей утром следующего дня, поскольку знал, что в этот ранний час она совершенно свободна. Она предложила приехать на несколько дней в «Дочиоли». Я вдруг ощутил необоримое желание вновь увидеть Италию, ее свет, пейзажи, улыбку Синтии… И лицо Лоренцо Валомбра. Я согласился не раздумывая.

После нашей с Жозефиной ссоры Матье каждый вечер забегал меня навестить. Мне были приятны его забота и его общество. Я рассказал ему о приглашении миссис Уэзерби и о том, что уезжаю в «Дочиоли».

– Папа, сделай мне приятное: пока ты еще дома, напиши Жозефине, что уезжаешь, – попросил он.

– Она не ответила ни на одно мое письмо.

– Пожалуйста, сделай, как я прошу.

Пожалуй, он был прав. Я взял лист бумаги, конверт, ручку и устроился за столом.

– И что мне написать?

– Что уезжаешь на несколько дней. Что думаешь о ней. И, когда вернешься, хочешь сразу с ней увидеться. Все!

Свое коротенькое письмо я закончил строчкой «Я тебя люблю».

* * *

В «Дочиоли» я приехал одновременно с ордой американок. Они как раз высаживались из минибуса. Громкое чавканье набитых жвачкой ртов, короткие шорты, гнусавый английский… Эти дамы своим громким смехом моментально разрушили обычную для пансиона атмосферу покоя.

Миссис Уэзерби совсем сбилась с ног, Франческа едва поспевала за хозяйкой. Она недавно вышла замуж и забеременела, и теперь бегала по пансиону с раскрасневшимися щеками и вспотевшим лбом. Хотспур, напуганный шумом и суетой, спрятался в свою конуру. Оттуда торчал только его подрагивающий нос. И лишь мистер Уэзерби стоически, как и положено истинному джентльмену, переносил это американское нашествие.

Их было шестеро: Лиз, Карла, Нэнси, Китти, Холли и Джи-джи, и все они недавно пережили бракоразводный процесс. Вместе они организовали ассоциацию – «The Lunch Club» в Форт-Лодердейле, штат Флорида. Целый год они откладывали деньги на эту поездку. Говорили дамы так громко, что у меня заболели уши.

Мне больше всех понравилась Карла. Она все время повторяла «Oh, my God!»[10]и произносила эту короткую фразу как одно слово – Омайгод. Каждый раз, когда она ее озвучивала, ей вторил целый звериный хор: Джиджи смеялась как гиена, Лиз мычала, Нэнси ржала, а Китти лаяла.

За обедом они наперебой рассказывали, через какие муки им пришлось пройти при разводе и о главных событиях в своей новой, независимой жизни. Ничто не было от нас сокрыто: Холли стала фригидной, Лиз поверила в Бога, Нэнси попробовала себя в сексуальном свинге (но без особого успеха), Карла похудела на десять килограммов, Китти набрала двадцать, а Джиджи увеличила себе грудь и уменьшила живот.

Я ускользнул из столовой, проглотив последний кусочек тирамису. Мастерская Венди показалась мне оазисом покоя. Тишина. Никто не хохочет. Никто не кричит Омайгод…

На следующий день я проснулся с ощущением тревоги. Разве я не решил сегодня утром отправиться во Флоренцию на «фиате» миссис Уэзерби? Но как подступиться к этому Лоренцо Валомбре? За ночь подходящего предлога я так и не придумал.