А та девчонка? С ней что делать?

– Надо бежать! – сказал Вадим, и это было первое, что он произнес минут за двадцать молчания.

– А как?

– Это ты скажи мне – как?

Жиртрест долго думал и, наконец, выдавил:

– Не знаю.

– Еще бы. Где мы, ты знаешь?

– В Афганистане, я думаю.

А вот это уже интересно.

– Откуда ты знаешь?

– У меня мама работает там, где торгуют с Востоком. Я кое-что знаю об этом, и у нас дома много книжек про Восток.

– Ты знаешь их язык?

– Только несколько слов.

Афганистан! Вадим попытался вспомнить уроки географии – и память услужливо подсказала, сколько из них он прогулял. Афганистан... кажется, он граничит с империей. Конечно, граничит – не повезли бы их на другой конец света, в Африку, к примеру.

– Сколько дней пути отсюда до России?

– Там горы. Мы не пройдем.

– Я тебя что спросил?

– Ну... недели две... не знаю.

– Ты знаешь точно, где мы?

– Не знаю. Кажется, до этого нас привезли в Кабул. Я видел надписи и слышал разговоры.

– А сейчас?

– Не знаю, говорю же!

– Для чего мы им? Для чего нас похитили?

– Не знаю. Продать, наверное.

– Продать? Почему до сих пор не продали?

– Может, и продали.

– Для чего продать?

– Наверное, будут заставлять работать.

Вадим снова задумался. Может быть, и работать, но он не представлял этого жиртреста работающим. Сам себя – да, а его нет. Если работать, то почему не похитили такого же скаута? Если работать, то почему до сих пор их не заставляли ничего делать?

– А девчонка зачем... понятно. Здесь людьми торгуют?

– Торгуют. Я видел фильм.

Вадим осмотрелся. Ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия.

– Этот жирный, который тогда был, ну помнишь, когда нас из клетки выгнали, он как-то странно на нас поглядывал.

– Работорговец потому что. Есть что-то острое? Нож, гвоздь...

– Нету.

– Ремень?

– Есть.

Ремень оказался из новомодных, пряжка не из металла, а не пойми из чего. Вадим пошарил по своим карманам, чтобы с огорчением убедиться: малый набор выживания скаута – раскладной нож со стопором лезвия, веревка, набор для рыбной ловли, зеркальце – у него отобрали. Наверное, здесь такого и не видели, ценные вещи.

Вадим перехлестнул ремень так, чтобы получилось нечто вроде удавки – он видел подобное в фильмах. Не получилось.

– Встань на колени вон там и нагнись.

– Зачем? – испуганно спросил жиртрест. – Ты что...

– Посмотреть с тебя хочу, что на улице, дурак!

Жиртрест выдержал недолго – с громким стенанием дернулся, но Вадим уже ухватился за прутья решетки. Было темно, почти ничего не видно. Прутья вделаны прочно, расшатать их – не один час понадобится. В оконный проем не пролезет даже он.

Лампочка! Надо разбить лампочку! Тогда тут тоже будет темно.

Лампочку, тоже защищенную прутьями и вмурованную в потолок, удалось разбить не сразу.

– Теперь так. Я забарабаню в дверь. Как только откроют, бросайся в ноги и кричи, понял. Кричи, как оглашенный.

– Чего кричать?

– Что угодно. Главное – держи его ноги.

Вадим только в фильмах видел, как убивают человека. Тем более он не представлял, каково это – убивать человека голыми руками. Но иного выхода у него не было, и он знал, что что-то должен сделать...

Араб отшатнулся от стены, услышав грохот. Это что еще за чертовщина?

Гремело где-то впереди. Кто-то стучал в стену или дверь – во что-то железное, звук странный, глухой.

Заложники?

Отойдя от двери, примерно прикинув, чтобы не зацепило рикошетом – в таких коридорах рикошет смертельно опасен, Араб поднял автомат и выстрелил. Первая пуля повредила замок, с визгом унеслась куда-то, но не освободила дверь. Вторая пуля вырвала часть замка с корнем, осталась только дужка.

Осторожно приблизившись, Араб потянул на себя засов, толкнул дверь – и отскочил.

Что-то с истерическим визгом рванулось на него из темноты, так, что он даже испугался. Отскочив назад, он вскинул автомат.

– Стой, стреляю! – громко сказал он, вспомнив устав караульной службы.

Тот, кто на него выскочил, теперь он видел, что это один из тех пацанов, – бухнулся всем телом о противоположную стену – коридор был очень узкий. Из мрачной темноты камеры донеслось...

– Дяденька, не стреляйте!

Все пошло не так. Сначала на их стук никто не ответил. Когда решаешься на что-то – в крови кипит адреналин, но когда ты стучишь и стучишь в дверь, и от этого нет никакого толка – наступает отчаяние, причем наступает быстро. Ты один. Тебя бросили. Враг не победил тебя. Враг тебя просто не заметил.

Жирдяй перестал стучать, повернулся.

– Стучи еще! – придушенным шепотом, опасаясь того, что его услышат за дверью, сказал Вадим. – Стучи. Ну!

Жирдяй втянул воздух, готовясь заплакать, но сдержался и снова застучал.

И тут по двери – как молотком ударило, даже нет, не молотком – кувалдой! Раз, но и этого хватило, жиртрест просто отскочил от двери, не удержался на ногах и плюхнулся на задницу. Тут стукнуло еще раз – и в двери появилась рваная дыра. Вадим оглянулся – жирдяй сидел на земляном полу и вставать не собирался ни за какие коврижки. Он остался один – и сейчас в их узилище кто-то войдет, кто-то – у кого есть оружие. Выхода не было, а он знал, что если нет выхода – бросайся вперед, выход впереди. И когда лязгнул засов, открывая им путь на волю, он с громким криком бросился вперед. С криком, чтобы самому не было так страшно.

В коридоре никого, коридор узкий, Вадим врезался в стену, сильно ударился головой – и тут его кнутом хлестнул крик:

– Стой, стреляю!

Вадим замер на месте, не в силах осознать – говорили по-русски! Он был готов ко всему, но не к этому русскому окрику, хорошо знакомому, потому что скауты летом проходили «военную практику» в воинских частях, в которых они потом должны были служить. Вообще-то для большинства скаутов обязанности пойти и отслужить не было, но на того скаута, который не мечтал бы отслужить в армии хоть один срок, смотрели как на неполноценного. Служба в армии была естественным завершением процесса воспитания настоящего скаута, поэтому они часто посещали воинские части, где знакомились с офицерами, а офицеры знакомились с ними и уже знали, какое пополнение к ним придет. Команда «стой, стреляю!» была уставной, применяемой при несении охранно-караульной службы, и Вадим ее знал. Поэтому – он просто замер на месте.