начала материться: «Да что же это вы нам наделали?! Вы же нам весь свет оторвали! Ах вы окаянные, да чтоб вам! Понаехали тут, прав еще не имеете никаких!» А мы, благостные в ту минуту, отпустили свои нервы, мысленно поздравляя себя: «Ура, одолели!», но пришлось вылезать и выяснять, что там случилось. Оказалось, в горячке подъема контейнером мы оторвали электрический провод. А провод в свою очередь на скорости не пустил контейнер, и тот перекувырнулся, вылетел из кузова и стоял сейчас в самом начале поляны сам по себе, перевернутый.

И теперь нам предстояло, как мы не мялись, пойти и посмотреть его, и узнать про шкаф – ведь он был с зеркалом. Но уже бежал оттуда, от тети Тани, с середины поселения, худющий и удивительно контактный мужик, мастер на всякие оказии, с кошками в руке, спеша «забить» свою халтуру. В народе звали его Тюремщик. И заводские мужики, расселенные в Донецкой даче, побросав своих жен, степенно подходили на поляну для большого мужского разговора – обсудить сложившуюся ситуацию с приезжими.

Тюремщик стрелой влетел на столб и начал ладить провод. Провод искрил и не давался. Мужики подошли посмотреть, прикинуть, можно ли чем помочь. Вот, например, если своими руками наклонить контейнер на подогнанную машину, а верх, который сейчас низ, веревкой зацепить за дерево в середине поляны и газовать задом? Подымет ли машина его сама обратно или нет? Должна поднять! Ведь мы же механический завод, а здесь сплошная механика. Но тут опять седая Ариша открыла окно: «Такую липу мне сломать надумали? Еще чего!»

Волнуясь, мы открыли дверцы контейнера. Оказалось, что хозяин шкафа, утром настоявший, чтобы мы колом закрепили шкаф в контейнере, был прав на все сто процентов. Шкаф стоял в нем, как одно целое, как родная ему часть. Когда мы открыли дверцы, на нас оттуда поглядела густая, немятая трава поляны Донецкой дачи, а на ней чьи-то ноги, много ног. Оказалось, это ноги наши и заводских мужиков. И зеркало было не тронуто. И мы рассмеялись облегченно и стали радостно слушать мужиков насчет их планов, как все остальное можно поправить.

Часть 2. Отрадное

Глава 1. Серебряковы

Утром мать встала и отдалась вожделенному долгомечтаемому действу: положить в шкаф всё наше белье, сваленное на стулья, подоконник и кровать. А я толком не успел еще встать и подытоживал в голове прошедший неудачный день. Я так долго мечтал о мальчиковой дружбе, и вчера был такой хороший случай начать ее, а вдруг не смог, почему-то зажался.

В это время в дверь постучали. Вошла очень высокая и худая, как жердь, женщина средних лет с некрасивым лошадиным лицом. Сатиновый цветной халат висел на ней, как на вешалке.

– Я – Степанида или попросту – Стеша, – представилась она. – Соседка ваша, через стену живу. Пришла знакомиться с вами и позвать в лес за грибами. А то я тут мест не знаю и боюсь заблудиться.

На что мать, назвав себя, ответила:

– Я ведь тоже мест никаких не знаю, еще хотела дела кой-какие переделать.

– Господи, да где это видано, чтоб у женщины все дела были переделаны? Пойдемте!

– Мы шкаф вчера привезли, хотела протереть его и всё белье уложить.

– А всё равно пошли, – не поддалась соседка, – мы тоже недавно здесь, раньше в гарнизоне в бараке жили. И если кто приезжал из новеньких, сразу со всеми без проволочек знакомился в первый же день. И я к такому привыкла – знакомиться в первый же день. Ну, пойдемте, я как в лес войду, так обязательно хожу по кругу и боюсь, что не выйду никогда. А вместе-то может чего и сообразим, как-нибудь выйдем.

И вдруг, увидев меня, безо всяких сантиментов она сказала:

– А малец что тут стоит? Между юбками женскими трется? А ну марш на улицу, к моим девкам играть!

Оскорбленно воззрившись на пришедшую, я ожидал от матери защиты. Что эта чужая женщина себе позволяет? Но мать нерешительно молчала. Для нее это было слишком быстрое знакомство, и мне ничего не оставалось делать, как демонстративно выкатиться во двор.

Я преодолел небольшой коридорчик с тремя дверями, массивную входную дверь, крохотную прихожую и вышел на улицу, то есть на небольшой, почти как женский платочек, земельный участок перед домом – под картошку, которую из-за смены хозяев в этом году никто не сажал.

На участке стояли две девочки. Одна примерно моего возраста, лет восьми-девяти, а другая чуть моложе. Я, по наивности, подо шел к ним.

Старшая канючила:

– Ну, дай хотя бы откусить!

Младшая, не доверяя ей и держа в руке карамель, сказала:

– Ну, хорошо, откуси, только половину, – и демонстративно отметила пальцами полконфеты. Но когда старшая нагибалась, чтобы укусить конфету, младшая быстро перебрала вверх пальцами, оставив старшей маленький кусочек, но старшая кусанула в том оговоренном месте, куда уже прицелилась, и кусанула по пальцам, зло и яростно. Ей, старшей, дают только полконфеты? Младшая оглушительно взвыла и заревела на весь двор.

В ужасе я отпрянул от них и побежал в комнату, твердо решив сидеть в углу, но не поддаться никаким уговорам взрослых, что девчонки якобы хорошие, что с ними можно играть. Я-то знаю, что с ними нельзя связываться, потому что все они – дуры набитые.

Но когда я дошел до нашей двери, мать уже закрывала её на ключ, ведро для грибов стояло у нее под ногами, а соседка Стеша договаривала:

– Володя у нас старший, скоро в армию пойдет, а среднему, Вите, тринадцать лет и две дочери – Света, постарше, и младшая – Ира.

– А у меня один сыночек – Акимушка. Так уж получилось.

Мать взяла ведро в одну руку, я взял её за другую руку, и мы пошли за грибами. Я все время старался идти подальше от чужой женщины и ее противных девчонок. Но когда пошли грибы и противные девчонки начали их находить, с радостным криком бросаться к матери, показывать найденное, бурно обсуждать, вести счет грибам, непрестанно заглядывать друг другу в корзинки, переговариваться, кто больше нашел, оказалось с ними совсем даже ничего, вполне терпимо. А их мать вовсе не за грибами мою звала, а чтобы выговориться. Волей-неволей нам с матерью пришлось это выслушивать.

– Ну ладно бы пропил двадцать пять рублей по старому, но и это для меня большие деньги. Я ничего не говорю, с получки – ладно, пусть двадцать пять рублей, но почему он пропивает ее