Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похожая ситуация была в музыкальном училище. Я много писал для других студентов, посвящал им свои произведения. Одна валторнистка попросила сочинить что-нибудь для ее выступления через семь-восемь месяцев. Прежде я занимался этим без определенного графика и писал произведения меньше чем за месяц. Но ее просьба подействовала на меня странным образом. Я не только не смог ничего закончить, но даже не начал.
Такие случаи я называл случайными поражениями. Они меня невероятно нервировали, и во многом из-за этого появилось чувство (наверное, я испытываю его до сих пор), что все предыдущие успехи однозначно были подделкой, фальшивкой, обманом и самообманом, и неизбежно возникал вопрос: “Почему ты просто не признаешься, что ум у тебя еще слабее, чем зрение? Может, лучше поддаться?” Но я почему-то не поддавался.
После этого было много случаев, когда из-за внешнего давления я на какое-то время совершенно терял способность сосредоточиться и впадал в серьезную депрессию, которая характеризовалась прежде всего самобичеванием. Мелани считает, что это — мой самый главный “таракан в голове”. Она не может придумать, как вывести меня из такого состояния. Я всегда считал, что описать ощущения и мысли о себе слишком сложно. Как будто заранее слышу весь разговор, знаю все его повороты и зигзаги. Так зачем разговаривать? Оно того не стоит. Именно поэтому, когда Мелани пробовала помочь мне и поддержать, сталкивалась с нетерпеливым “Спасибо, не надо” и в результате подолгу чувствовала себя одинокой. В такие периоды я приходил домой, садился у телевизора и смотрел новости или слушал музыку до поздней ночи, не в состоянии произнести ничего, кроме односложных реплик. Я всегда считал, что смотрел телевизор прежде всего из-за интереса к текущим событиям, но теперь очевидно, что в моменты перегрузки любимое кресло в обычном уголке гостиной благотворно влияло на мой разум. Независимо от содержания вечерних новостей, это помогало разорвать негативную сверхсосредоточенность, в которую я впадал.
Если в такие периоды не было депрессии, я становился похож на гончую, ищущую стимулы. Когда я скверно себя чувствовал, снова начинал курить, несколько вечеров в неделю ходил на концерты громкого электроблюза, больше пил. Мелани считала, что все это просто признак деградации и что я в каком-то смысле сошел с ума. Но мне было ясно, что с помощью “погони за удовольствиями” я пытаюсь добиться хоть какой-то концентрации.
Последнее время я работал в Нью-Йорке аналитиком у особенно сложного руководителя. Однажды в пятницу после обеда мы с Мелани и детьми должны были поехать отдохнуть на выходные, но я сильно поссорился с этим человеком, Бобом. Это была последняя капля. Меня наш разговор так возбудил, что я всю дорогу и остаток вечера был просто не в состоянии разговаривать. Мелани это, конечно, очень не понравилось: она считала, что надо просто “взять себя в руки”. На следующий день мы с друзьями собирались кататься на лыжах. Но едва я подошел к подъемнику, как повернулся к Мелани и заявил, что мне надо домой. Я не просто хотел уехать: я должен был уехать. Не мог объяснить ни ей, ни себе, зачем мне это было надо, но знал, что не могу задержаться ни на минуту. Как обычно, мое поведение показалось ей совершенно неприемлемым, но Мелани прекрасно понимала, что меня не остановить. В пятидесяти километрах от нашего места нашел пункт проката машин, а в отеле сказал, что мне по медицинским соображениям нужно срочно вернуться в Бостон. Они выделили одного из младших сотрудников, чтобы тот довез меня до заправки, где была оставлена машина. Я добрался до Бостона, прослушал сводки о нападении Ирака на Кувейт и тут же направился в офис, где было все, что нужно для возвращения в “свежее”, “ясное” умонастроение: компьютеры, картотека, входящие документы, календарь и все остальное. В результате я смог успокоиться и поразмышлять о том, о чем не мог думать в окружении жены, детей и друзей.
Добравшись до офиса, понял: это именно то, что нужно. Однако выразить свои мысли не мог. По сути, я просто стеснялся говорить на эту тему, потому что и друзья, и Мелани позволяли себе пренебрежительные замечания о моей привычке работать по выходным. С тех пор как я стал самостоятельным человеком — сначала композитором, а теперь профессиональным финансистом, — всегда нуждался в том, чтобы ежедневно быть, так сказать, на посту, хотя бы часть дня. Это помогало сосредоточиться и включиться в работу. Тем не менее ни один из моих друзей, ни жена, ни дети такой потребности не испытывали и давно для себя решили, что подобное поведение можно изменить, если я чуть-чуть расслаблюсь. Мне не надо будет ходить в офис, освободится время для детей, и все будет прекрасно. Хотя я обожал проводить время с семьей, быть таким же отцом, как человек без СДВ, я просто не в состоянии. Совершенно очевидно, что без строгого расписания и времени наедине с собой — обязательно в одиночестве — я впадаю в панику».
Многие из симптомов Дугласа можно было бы объяснить и другими диагнозами: алкоголизмом, фобиями, тревожным, депрессивным или обсессивно-компульсивным расстройством, но ни один из этих вариантов не объяснял его симптомов так хорошо, как синдром дефицита внимания. Проблемы с чтением в школе довольно типичны для СДВ. У него могла быть и дислексия, но то, что он «выключался» через несколько строчек, — очень характерный признак. Его независимость, потребность делать все по собственному графику, в удобное время тоже свойственна больным СДВ, равно как и его плохая переносимость фрустраций и ощущение нереальности происходящего. Когнитивные нарушения обесценивали в его глазах любые успехи и больно били по самооценке.
Мы видим, как сложно было Дугласу вытерпеть напряжение в отношениях, в том числе выразить свои ощущения Мелани. «Я всегда считал, что описать ощущения и мысли о себе слишком сложно. Как будто заранее слышу весь разговор, знаю все его повороты и зигзаги. Так зачем разговаривать? Оно того не стоит». Это не значит, что он не мог запланировать разговор. Мог, конечно. Но именно неизбежное напряжение, связанное с выражением собственных ощущений, вызывало тревогу. Построить объяснение от А до Я — несложное на первый взгляд задание — многих людей с СДВ раздражает. Они способны удержать в уме информацию, но им не хватает терпения последовательно ее изложить. Это слишком нудно. Куда лучше сказать все сразу. Иначе, как говорит Дуглас, оно того не стоит. Скучно.
Стоит отметить и другие симптомы. Дуглас лечил депрессивное настроение с помощью насыщенной жизни и алкоголя, а тревожность снимал благодаря структурированию. Побег с горнолыжного курорта домой, в порядок любимого офиса, у кого-то мог указать на проблему в интимной сфере, а у кого-то — на своего рода агорафобию[22], но для Дугласа это был способ справиться с тревожностью, которую порождала неупорядоченная жизнь в горном отеле.
В восьмой главе, посвященной лечению синдрома дефицита внимания, мы увидим, как бывает важен порядок, а его отсутствие нервирует детей и взрослых с этим заболеванием. Дуглас искал структуру регулярно. Ему отчаянно не хватало ее в той поездке на курорт. Хотя нам всем в жизни нужен внешний каркас — немного предсказуемости, рутины, организации, — больные СДВ нуждаются в нем гораздо больше, чем большинство из нас, потому что им не хватает внутренней структуры. Их охватывает страх, что их мир в любой момент может рухнуть, и часто они живут на грани катастрофы, как жонглеры, которым бросили слишком много шариков. Их внутренний мир страстно жаждет уверенности, указателей, инструкций. Они нуждаются в опорах, к которым Дуглас тянулся в трудную минуту — компьютерам, картотеке, входящим документам, календарю, — потому что они убеждены: без этого их захлестнет хаос. Они нуждаются в порядке часто и очень сильно. Броситься с горнолыжного курорта домой, чтобы принять лекарство или уложиться в дедлайн, может и здоровый человек, но Дуглас вернулся, потому что там были его компьютеры и календари — созданные им опоры, чтобы обрести организованность и контроль над ситуацией. Без этих структур он чувствовал, как почва уходит из-под ног. Отчаянно, интуитивно искал он удовлетворение своих потребностей, и нашел лучшее лекарство. Можно живо представить, как он устраивается в кресле, протягивает руку к календарю, включает компьютер, проверяет входящие сообщения и облегченно вздыхает. Тревога отступает, а порядок успокаивает, как старый добрый друг.
