– Ногу не сломала? – Пипл помог мне освободиться.

– А надо было?!

Лиза вдохнула сквозь зубы:

– Обожаю такое дело, когда вся толпа разом лезет в рамку, да еще криво поставленную…

– Извини, – обиделся Гриша. – Красную дорожку не успели постелить.

Все поднимались, отряхивались, растирали бока. Все пережили дикий страх и теперь от него отходили, как от наркоза. Все поглядывали на меня – со странным выражением на лицах.

Начал Пипл:

– Ты зачем туда пошла в одиночку?

– Ее отец мне позвонил…

– Ну и что? – вступила Лиза. – Ты зачем туда пошла в одиночку, тебе жить надоело? Еще и нас подставила…

– Мы же все равно собирались в больницу…

Они все заговорили разом. Инструктор поднял руку:

– Тихо!

Он единственный казался невозмутимым.

– Я сказал, тихо… Все в офис. Дарья со мной. Только ватник надень.

* * *

Дядя Толя, Серго и Иван Иванович повернули головы, когда я вошла в подземелье. Слегка кивнули и продолжали играть. Они не меняли позы, вообще почти не двигались, только шлепали по столу костяшками домино да изредка следили за чем-то взглядами.

Инструктор с натугой водрузил свою ношу на железную полку. Баллон был странный: облупившийся, синий, с одной стороны у него помещался вроде как заводской номер, буквы и цифры. А с другой стороны – сеть замысловатых символов, которым самое место в каком-нибудь справочнике тайных культов. Баллон лежал на тележке, к горловине крепился шланг с манометром.

– Это резервная криогенная установка, – сказал Инструктор. – Ее по технике безопасности нельзя выносить наружу, никогда.

В подземелье было зябко, зыбко, блестели иголочки инея на стенах. Но меня трясло не от холода. Как ни кутайся в ватник, как ни надвигай на лоб лохматую ушанку, а от воспоминаний никуда не денешься. На шее у меня остался красный след от впившейся цепочки, и как его объяснить, к примеру, Насте, я еще не придумала.

– Сегодня наступило «никогда»?

– Сегодня много чего наступило, – он не был настроен шутить. – Ты решила, если один раз получился фокус с молоком, – он всегда будет работать?

Я молчала.

– Сегодняшний день можешь считать вторым днем рождения, – сказал Инструктор.

– Спасибо.

– Спасибо в карман не положишь! – отозвался он с неожиданным сарказмом.

– А что еще?

– Иди сюда…

Вслед за ним я подошла к заиндевелой стене. Он чего-то ждал; я нехотя взялась за амулет, сжала в кулаке.

Стена превратилась в провал. В бездну с клубящимся туманом. В черную дыру. Я попятилась и в первый раз подумала: а Теням, должно быть, так страшно туда улетать… Что там внутри? В Темном Мире?

– Они стоят у портала и ждут, – сказал Инструктор, будто читая мои мысли. – Бьются, стучат, хотят войти. Чуют близко вашу кровь, радость, любовь к жизни, для них это как запах хлеба для голодного. Хотят войти и сожрать, присосаться, согреться. Редким удается просочиться сквозь щели, портал все-таки держит основную массу…

Он посмотрел на хранителей. Те равнодушно стучали костяшками домино.

– Первый прорыв случился в сорок восьмом году, – продолжал Инструктор. – Массовый прорыв, в грозу, вот как сегодня. Большую часть удалось потом отловить. Но несколько штук остались. И сидят здесь с тех самых пор. Почти семьдесят лет, представляешь?

– Нет.

– Они ведь бессмертные. Не стареют. Жрут человеческую жизнь, тепло, энергию.

– Семьдесят лет?!

– Шестьдесят шесть, если точно. Чем больше жрут – тем больше им хочется. И тем они делаются сильнее. Мы их зовем Консервами.

– Значит, этот «доктор»…

– По моим прикидкам, самая первая Тень, которая к нам вошла. Сколько людей он за это время сожрал, страшно представить… И еще у него на счету шесть убитых посвященных.

Я долго молчала. Меня бил озноб.

– И вы все это знали?

Он кивнул.

– И не предупредили?

– Ты испугалась бы. Ребята могли… ну, не струсить, но засомневаться. Пойми, я не мог бы приказать ни им, ни тебе. А брать его необходимо было, даже зная, что он такое. Особенно зная.

– А я пошла туда в одиночку…

– Молодец.

– Что?!

– Ты пошла туда, потому что хотела спасти человека. Ты была права. Девушка тебе чужая, ее папаша – мерзавец и гнида, преступник, тварь… Но ты пошла, потому что ты на стороне людей. У ребят не осталось выбора – они пошли за тобой, как только Гриша получил твою эсэмэску с адресом… И мне ты тоже не оставила выбора.

– Вы взяли эту фигню на колесиках…

– Забудь, что ты ее видела. Это смертельно опасная вещь. Ее ни в коем случае нельзя применять так, как я сегодня это сделал.

– Почему нельзя?!

– Потому что малейший промах будет означать экологическую катастрофу. С жертвами.

Еле слышно гудела холодильная установка. Шелестел хладагент в невидимых трубах. Стучали костяшки домино.

– Ну пойдем, ты же замерзнешь, – он протянул мне руку. На нем, как и раньше, был только старомодный костюм без галстука, с расстегнутой на верхнюю пуговицу полосатой рубашкой, а ладонь оказалась почти горячей.

– Вы его заморозили, а мы его упустили, – сказала я.

– Не вы первые.

– И он будет продолжать убивать людей…

– Особо извращенным способом, – печально согласился Инструктор. – Но попытаться и проиграть – гораздо лучше, чем отказаться от попытки. В следующий раз он улетит в портал – попомни мое слово.

– Как вас зовут?

Он удивился:

– Инструктор.

– У вас ведь было имя, пока вы не стали хранителем.

– Было и прошло.

– А…

– Что?

Мы вышли в бетонный коридор, длинный и холодный, пролегающий на страшной глубине. Над нами громоздились переборки и перекрытия, массив земли, фундамент и вся громада Главного здания. Страшно представить.

– Этот… эта Тень предлагала мне… Якобы рассказать о моем отце.

– А кто твой отец?

– Я не знаю, в том-то и дело, – моя рука коснулась амулета. – Я думаю… он был не совсем… простой человек. А скорее всего, совсем не простой. И не человек. И, может быть, он был как-то связан с Темным Миром.

Инструктор неразборчиво хмыкнул. Мы остановились перед лифтом; здесь было теплее, можно было снять ватник, ушанку и валенки и сложить все это в старый шкаф.