Несколько дней спустя она снова ворвалась в его комнату и объявила, что девочку передают ей на поруки.

Уронив журнал, Томас поднялся со стула. Гримаса боли исказила его безвольное лицо.

— Ты же не приведешь эту девчонку сюда!

— Нет, нет, — сказала она, — успокойся, Томас.

С трудом она нашла девочке работу в зоомагазине и жилье у знакомой, довольно брюзгливой старушки. Люди злы. Они не хотят войти в положение таких, как Стар, против которой ополчились все на свете.

Томас снова сел и вернулся к своему журналу. Он почувствовал, что избежал серьезной опасности, но какой именно, вряд ли смог бы сформулировать.

— Ты увидишь, — сказал он матери, — через несколько дней эта девчонка сама сбежит из города, как только убедится, что выжала из тебя все, что можно. И ты о ней никогда больше не услышишь.

Несколько дней спустя он вернулся домой, и уже у порога его пронзил душераздирающий бездонный хохот. Мать с девчонкой сидели у камина, где горели газовые рожки. Девчонка производила впечатление помешанной. Она была подстрижена как собака или эльф и одета по последней моде. Испытав на Томасе долгий фамильярно-вызывающий взгляд, она ухмыльнулась ему заговорщически.

— Томас! — сказала мать твердо, но так чтобы не напугать его. — Это Стар, о которой ты так много слышал. Стар поужинает с нами.

Девчонка называла себя Стар Дрейк. Адвокат выяснил, что ее настоящее имя — Сара Хэм.

Смущенный донельзя, Томас застыл в дверях.

— Здравствуйте, Сара, — выдавил он наконец. В голосе его невольно прозвучало такое омерзение, что он сам был слегка шокирован и покраснел, решив, что ниже его достоинства демонстрировать столь страстное презрение к такому жалкому существу. Решив вести себя по возможности вежливо, он вошел в комнату и грузно опустился на стул.

— Томас пишет про историю, — сказала мать, бросив на него угрожающий взгляд.— В этом году он был избран председателем местного исторического общества.

Девчонка наклонилась и посмотрела на Томаса с подчеркнутым вниманием.

— Обалдеть! — произнесла она хрипло.

— Сейчас Томас пишет о первопоселенцах в нашем графстве, — сообщила мать.

— Обалдеть! — повторила девчонка.

Томасу понадобилось недюжинное усилие, чтобы выглядеть так, точно, кроме него, в комнате никого нет.

— Знаете, на кого он похож? — спросила Стар. Она склонила голову, искоса глядя на Томаса.

— О, наверное, на кого-нибудь очень примечательного, — откликнулась мать лукаво.

— На легавого, которого я вчера видела в кино, — сказала Стар.

— Стар, — сказала мать, — тебе следует осмотрительней выбирать фильмы. Думаю, нужно ходить только на лучшие. Детективы вряд ли пойдут тебе на пользу.

— О, это было преступление без наказания, — откликнулась Стар, — и я готова поклясться: легавый был точь-в-точь как он. На этого парня чего-то там хотели навесить, а он выглядел так, будто вот-вот взорвется. Очень свирепый.

И довольно симпатичный, — добавила она, одобрительно ухмыльнувшись Томасу.

— Стар, — сказала мать, — я думаю, было бы великолепно, если бы ты развила свой музыкальный слух.

Томас вздохнул. Мать продолжала болтать, а девчонка, не обращая на нее внимания, принялась строить ему глазки. Сила ее взгляда была такова, что Томасу казалось, будто это ее руки елозят то по его коленям, то по шее. Ее глаза насмешливо блестели, и Томас не сомневался: она прекрасно понимает, что он ее не выносит. Он отдавал себе отчет и в том, что она его соблазняет, но делает это как-то неосознанно, так что даже трудно было ее в этом обвинить. При всей развращенности, девчонка казалась невинной. Невольно он спрашивал себя, как к этому относится Бог и можно ли такое отношение признать.

Поведение его матери за столом было настолько идиотским, что ему трудно было на нее смотреть, а поскольку на Сару Хэм смотреть было еще противнее, он с осуждением и отвращением впился взглядом в буфет. На каждое замечание девчонки мать реагировала так, будто оно заслуживало серьезнейшего внимания. Она дала Стар несколько советов, как с пользой проводить свободное время. На эти рекомендации Сара Хэм не обратила ни малейшего внимания, словно они исходили от попугая. Раз, когда Томас невольно взглянул в ее сторону, она ему подмигнула. Проглотив последнюю ложку десерта, он встал из-за стола:

— Мне пора, у меня встреча.

— Томас,— остановила его мать.— Я хочу, чтобы ты подбросил Стар домой. Ей не следует одной добираться ночью на такси.

Томас застыл в яростном молчании, затем повернулся и вышел переодеться. Когда он с выражением мрачной решимости на лице вернулся, девчонка была уже готова и смиренно дожидалась его у двери. Она наградила его взглядом, полным восхищения и доверия. Хотя Томас и не предлагал ей, она схватила его под руку, и они спустились к машине вдвоем — девчонка, вцепившаяся в то, что вполне могло оказаться волшебной движущейся статуей.

— Будь умницей, — напутствовала ее мать вдогонку. Сара Хэм заржала и пихнула Томаса локтем. Надевая пальто, он подумал: хороший шанс сказать девчонке, что он лично позаботится о том, чтобы ее упекли в тюрьму, если она будет и дальше нагло использовать его мать. Он собирался сообщить ей, что прекрасно знает, чего она добивается, что он не дурачок и никогда с этим не примирится. За столом, с пером в руке, Томас мог блестяще сформулировать что угодно, но теперь, запертый с Сарой Хэм в машине, почувствовал, что страх сковал ему язык.

Высоко закинув ногу на ногу, она хихикнула:

— Наконец-то мы вдвоем.

Томас быстро вырулил к воротам, а по шоссе помчал с такой скоростью, словно за ним гнались.

— Господи! — Сара Хэм выпрямила ноги. — Где пожар? Томас не отвечал. Через пару секунд он почувствовал, что она подбирается ближе. Она долго ерзала и наконец мягко положила ему руку на плечо.

— Томси меня не любит, — сообщила она, — но мне кажется, он обалденно милый.

Три с половиной мили до города Томас одолел за четыре минуты, один раз ему пришлось проскочить на красный. Старушка, у которой остановилась девчонка, жила отсюда в трех кварталах. С визгом затормозив, Томас вскочил, обежал машину и распахнул дверь перед девчонкой. Она не двигалась с места, и Томасу пришлось ждать. Наконец появилась нога, затем дурацкое белое личико. Это было словно лицо слепого, но слепого, не подозревающего о существовании зрения. Томас смотрел на нее и с отвращением, и с любопытством. Пустые глаза прошлись по нему.

— Никто меня не любит, — заявила она сердито. — Представить, если бы ты был мной, а мне было бы неприятно провезти тебя жалких три мили.

— Моя мать тебя любит, — буркнул он.

— Да ну! — хмыкнула девчонка.— Она на семьдесят пять лет отстала от жизни!

У Томаса перехватило дыхание.