Также узнал он, что во исполнение его приказов собраны войска и деньги, однако же ничего из сего не могло быть доставлено к нему в лагерь, поелику сей последний отстоял от Стокгольма почти на пятьсот лье, и путь этот был прегражден превосходящим по численности неприятелем.

Царь, не менее деятельный, чем Карл, после того как отправил в Польшу войска на помощь конфедератам [48] генерала Сенявского противу Станислава, не медля, посреди суровой зимы, двинулся на-Украину. Он и там продолжал все ту же стратегию ослабления неприятеля в мелких стычках и вполне резонно рассудил, что в конце концов шведская армия за отсутствием подкреплений уничтожится сама собой. Жестокие морозы принудили противников пойти на временное прекращение военных действий. Однако уже с 1 февраля война продолжилась среди снегов и льдов.

После нескольких неудачных стычек у Карла оставалось всего восемнадцать тысяч шведов, да и те не перемерли от голода и лишений только благодаря помощи казачьего князя Мазепы. В таковых обстоятельствах царь предложил Мазепе возвратиться под его руку, однако сей последний остался верен новому своему союзнику, то ли памятуя об ужасной казни своих сообщников и боясь за самого себя, то ли желая отомстить за них.

Но Карл со своими восемнадцатью тысячами шведов отнюдь не оставил намерения дойти до Москвы. В конце мая он осадил Полтаву, что на реке Ворскле, в тридцати больших лье от Борисфена. Это уже земля запорожцев, самого необыкновенного в свете племени, представляющего собой смесь русских, поляков и татар. Все они исповедуют своего рода христианскую веру и занимаются разбоями наподобие флибустьеров[49]. Запорожцы избирают предводителя, которого сами же и смещают, а нередко даже предают смерти. Они не терпят у себя женщин, но похищают в окрестных местностях детей, коих воспитывают в своих нравах и обычаях. Летом они на войне, а зимой живут в огромных сараях по четыреста или пятьсот человек в каждом. Они ничего не боятся, ничем не ограничивают свою свободу и готовы ради самой ничтожной добычи рисковать смертию с той же отвагой, каковую выказывал Карл XII для того, чтобы раздавать короны. Царь послал им шестьдесят тысяч флоринов, надеясь привлечь их к себе. Они взяли эти деньги, но по интригам Мазепы встали на сторону Карла. Хотя служба запорожцев была невелика, поелику им казалось смехотворным сражаться не ради добычи, однако уже то, что от них не воспоследовало никаких помешательств, стоило само по себе многого. Всего к Карлу явилось их около двух тысяч. Когда однажды утром королю представляли десять запорожских начальников, только с превеликими трудностями удалось сохранить оных в трезвости, потому что именно с пьянства у них принято начинать день. Их привели к траншее, и они показали умение поражать из длинных карабинов любых неприятелей на выбор с расстояния шестисот шагов. Карл присоединил к этим разбойникам еще несколько тысяч волохов, которых продал ему хан Малой Татарии. Итак, со всем этим войском, состоявшим из восемнадцати тысяч шведов, запорожцев, казаков и волохов, осадил он Полтаву. Вся армия составляла около тридцати тысяч человек, но это было изнуренное и всего лишившееся войско. В Полтаве находились магазины, и если бы король взял ее, для него могла бы вновь открыться дорога на Москву, или, по крайней мере, получил бы он возможность дождаться там подкрепления из Швеции, Ливонии, Померании и Польши, на которые, он не переставал надеяться. Поэтому Карл с такой настойчивостью и осаждал сей город. Мазепа, имевший в Полтаве своих людей, уверял его в скором ее падении. Дух солдат поднялся, они видели во взятии Полтавы конец всех своих бедствий.

Уже с самого начала осады король понял, что он уже обучил своего врага искусству войны. Несмотря на все предосторожности шведов, князь Меншиков сумел ввести в город подкрепления, и гарнизон таким образом усилился до пяти тысяч защитников.

Из крепости делались вылазки, иногда успешные, но неприступность Полтавы обеспечивалась, прежде всего, приближением царя с семидесятитысячной армией. Карл XII сам увидел ее в день своего рождения 27 июня во время рекогносцировки и тогда же обратил в бегство один из ее отрядов. Но при возвращении в лагерь он был ранен выстрелом из карабина. Пуля пробила сапог и раздробила пятку, однако на лице его не заметили ни малейшей перемены, и он, сохраняя полное спокойствие, продолжал отдавать приказы и еще шесть часов оставался в седле. Кто-то из слуг, приметив, что весь его сапог в крови, побежал за хирургами. Боль настолько усилилась, что пришлось снимать короля с лошади и нести на руках в палатку. Хирурги осмотрели рану и рекомендовали ампутацию. Невозможно описать то волнение, которое охватило всю армию. Один из хирургов, более опытный и смелый, по имени Нейман, заявил, что можно спасти ногу короля, если сделать глубокие разрезы. «Тогда приступайте к делу, — сказал Карл, — режьте смелее и ничего не бойтесь». Он сам держал ногу обеими руками и смотрел на разрезы, как если бы делали их кому-то другому.

Даже в то самое время, когда накладывали ему повязку, король отдавал приказы к предстоящему штурму. Но едва успел он распорядиться этим, как пришло известие о приближении всей неприятельской армии. Надобно было менять планы. Карл оказался между Борисфеном и текущей у Полтавы рекой, в пустынной местности, где не было надежных позиций, отрезанный от путей отступления, лишенный возможности добывать продовольствие и уже почти без воинских припасов. В сей крайности он не стал собирать воинский совет, как о том многие сообщали, а в ночь с 7-го на 8 июля призвал к себе фельдмаршала Реншильда и без рассуждений и колебаний приказал ему готовиться к завтрашнему штурму. Реншильд не стал возражать и удалился. Выходя из палатки, он повстречал графа Пипера, с которым уже давно был в весьма натянутых отношениях, как это часто случается между министрами и генералами. Пипер спросил его, есть ли что-либо новое, но Реншильд, не задерживаясь, лишь с холодностию отвечал: «Нет, ничего». Когда граф вошел к королю, тот спросил, сказал ли ему что-нибудь Реншильд. «Нет, ничего не сказал», — отвечал Пипер. «Так вот, завтра мы даем баталию», — промолвил король. Канцлера весьма испугало столь отчаянное намерение, но он хорошо знал, что повелитель его никогда не изменяет уже принятых решений, и посему лишь молчанием выразил свое изумление.

Решительная сия баталия под Полтавой произошла 8 июля 1709 г. между двумя самыми необычайными монархами, какие только существовали тогда в свете. Карл XII прославился девятью годами непрестанных побед, Петр Алексеевич — девятью годами трудов, создавших армию, равную шведской; один раздавал царства, другой насаждал в своих владениях цивилизацию. Карл любил опасности и сражался лишь для славы; Петр Алексеевич не бежал от опасностей, но воевал только ради выгоды. Шведский монарх был щедр по величию души, московит если и отдавал что-нибудь, то лишь по расчету собственных интересов. Один являл образец беспримерной трезвости, воздержания и природного великодушия, лишь единожды унизившись до варварства. Другой, так и не избавившись от грубости воспитания и жестоких нравов своей страны, был столь же грозен для собственных подданных, сколь и привержен к чужеземцам; и наконец, толико погряз он во всяческих излишествах, что они сократили дни его. Карл получил титул Непобедимого, которого мог лишиться за единую минуту, но Петру Алексеевичу вся Европа уже присвоила имя Великого, каковое ни одно поражение не могло отнять у него, поелику заслужено оно было отнюдь не победами.