Ведя машину по скоростному шоссе Томеи, Исихара пел «Любовь до гроба» вместе со всеми, однако, поскольку он не пил с того момента, как они покинули квартиру Нобуэ, ему никак не удавалось избавиться от странного раздражающего предчувствия беды. Когда машина выехала на шоссе Одавара-Ацуги, безумство на заднем сиденье вышло на новый уровень, поскольку обычно спокойный и уравновешенный Като высунул голову в боковое окно и, захлебываясь собственной блевотиной, стал орать на всю округу:

– Любо-овь до гроба-а-а-а!!!

Наблюдая за Яно, Сугиямой и Като, которые снова и снова повторяли припев, продолжая дуть пиво и виски, Нобуэ не мог сдержать улыбку. Эти трое, обычно подавленные, сейчас отрывались на полную катушку. Рвотные массы забрызгали весь пол минивэна, и все-таки друзья наконец-то взбодрились. С наслаждением вдыхая свежий воздух, струящийся через приоткрытое окно, Нобуэ решил закурить и полез на пассажирское сиденье позади Исихары.

– Что за дела, Иси-кун? – спросил он, прикурив сигарету. – Ну проиграл ты в «камень-ножницы-бумага», обидно, конечно, но с чего ты вдруг так притих? Тебе что-то не нравится?

Глаза Исихары налились кровью – он редко сидел за рулем и по неопытности не отрывал взгляд от дороги.

– Като, Сугияма и Яно вообще слетели с катушек! – продолжал Нобуэ, устраиваясь на пассажирском сиденье. Так у нас и бухла не останется. Будто в первый раз дорвались до выпивки.

– Нобу-син, – заговорил Исихара, продолжая немигающим взором следить за дорогой, – я не знаю, в чем дело, но у меня дурные предчувствия.

* * *

Исихара припарковал машину на привычном месте около пляжа, километрах в десяти от Атами. От шоссе Манадзури туда вела узенькая и незаметная дорожка, которая оканчивалась у огромного бетонного волнореза. Яно, Като и Сугияма, пошатываясь, вылезли из машины с микрофонами в руках и заорали:

– Эй, давайте скорее!

Исихара и Нобуэ с трудом вытащили наружу все оборудование. Нобуэ включил в машине свет, чтобы Исихаре было удобнее, а затем побежал в сторону пляжа. Никто из друзей не заметил, что метрах в двадцати от них в тени гигантского бетонного монолита притаились четыре женщины.

Небольшой пляж располагался в подковообразной бухте, где возвышался закругленный бетонный волнорез высотой около трех метров. К нему вела узкая тропинка, обрамленная густыми зарослями сосен. Место было надежно укрыто от посторонних взоров, так что с дороги не просматривалось даже при зажженных фарах минивэна. Заметить его можно было только с моря, но поздним субботним вечером в заливе Атами болталось лишь несколько рыбачьих лодок. К тому же пляж не пользовался популярностью ни у туристов, ни у местных влюбленных парочек. Пейзаж украшали нагромождения бетонных блоков, напоминающих исполинские детские кубики; воняло гниющими водорослями, а сам пляж, где обломков камней было больше, чем песка, по размеру примерно равнялся баскетбольной площадке. Картину дополняли остовы старых автомобилей и рыбацких лодок, которые делали пляж еще более холодным и безжизненным.

Это место обнаружили Яно и Като пару лет назад. Как-то раз воскресным вечером Яно страдал от безделья и гонял на плеере одну и ту же композицию в стиле хаус. Почувствовав наконец, что вот-вот окончательно тронется, Яно позвонил Като и уговорил его покататься на автобусе. Они несколько раз пересаживались с маршрута на маршрут и в конце концов оказались на побережье. Молча бредя по берегу, они и наткнулись на этот пляж. Тогда им еще не пришло в голову устраивать здесь свои караоке-выступления, поскольку сам ритуал пока не был придуман. Като нашел среди камней разорванные и окровавленные женские трусы и рассказал об этом Нобуэ.

– Насильник всегда возвращается на место преступления! – объявил Нобуэ, и с тех пор каждую субботу десять недель кряду вся команда в полном составе торчала на пляже в засаде.

После десятой вылазки Яно выразил сомнение в том, что здесь и впрямь произошло изнасилование девственницы:

– В конце концов, трусы могли принадлежать и какой-нибудь пятидесятилетней оба-сан, забывшей купить тампоны.

И тут словно шоры упали с глаз остальных. И правда, глупо на основании одних лишь грязных разорванных трусов надеяться стать свидетелями изнасилования юной, ангельского вида, но отчаянно похотливой нимфетки, которых полно в порнофильмах. С другой стороны, за два с половиной месяца ребята успели привыкнуть к безлюдному пляжу, и тогда Исихара предложил использовать его для представлений, с чем все и согласились.

Раньше счастливчиков, выигравших в «камень-ножницы-бумагу» и получивших право петь, было четверо, но после смерти Сугиоки их число сократилось до трех. Распределение ролей было очень четким, и ему неукоснительно следовали на протяжении всего действа. Исихара на этот раз остался в машине рядом с портативным генератором, который, чтобы не мешал шум, ставили в самый конец салона. От генератора через приоткрытое окно тянулись провода в сторону пляжа. Там уже были присоединены две видеокамеры, одна из которых размещалась на треноге, а с другой сегодня работал Нобуэ, делая «наезды» на лица исполнителей. Технический аппарат состоял из камер «Сони 3 CCD VX1», беспроводных микрофонов «Зеннхайзер SY 3» и колонок «Боуз 501». В машине установили цифровую аудиодеку и простенький микшерский пульт, за которым до самого утра должен был сидеть Исихара.

– Иси-кун, будь добр, пошевеливайся! – кричал затянутый в кожаный наряд Яно. – Хорошо еще, что я выпил, но здесь все равно офигенно холодно!

Трое певцов выстроились лицом к морю и, помахивая пока еще отключенными микрофонами, монотонно бубнили: «Раз, два, три. Проверка». Проблема заключалась в том, что Исихара совсем не дружил с техникой. Еще в школьные годы, когда только-только появились плееры «Уокман», один из его приятелей в шутку засунул оба наушника Исихаре в нос. Поэтому неудивительно, что теперь Исихара никак не мог правильно настроить звук.

– Нам что, до рассвета тебя ждать? – простонал Сугияма.

– Ладно, пойду посмотрю, что там у него, – сказал Нобуэ.

Он установил камеру на треногу и направился в сторону «тойоты».

* * *

– Вот бы они собрались все вместе, – пробормотала Сузуки Мидори. На плече у нее покоился гранатомет.

– Один из них сидит в машине. Видимо, звукоинженер, – отозвалась Хенми Мидори, не отрываясь от цейсовского бинокля.

Костюмы выступающих неприятно поразили всех четверых Мидори.

«Значит, вот чего заслуживают японцы после мировой войны? – думала Такеучи Мидори. – Взрослые мужчины одеваются, точно извращенцы, орут, кривляются и поют сами для себя. – От одной мысли ее затошнило. – Здесь воняет тухлятиной, кругом нефтяная пленка и дохлая рыба, а они нарядились, словно балаганные клоуны… Особенно вон тот заморыш в центре. О господи, да на нем же мини-юбка! А этот в кимоно с блестками? Хлещет пиво прямо из двухлитровой канистры и орет во всю глотку – что сказала бы его мать, если бы видела его сейчас?»