Выстроенный завод вместе с нефтеперерабатывающим комбинатом стал основой нынешнего города Новокуйбышевска. В конце 50-х годов это был уже современный город, где все, кажется, светилось новизной и молодостью. И стекла зданий, и лица людей. Воистину это был город новоселов и молодоженов. А во главе, почитай, половины города стояла седовласая женщина-директор — Анна Сергеевна Федотова.

Полковник Памурзин, один из героев книжки, — также фигура необычная. После проводившейся массовой хрущевской демобилизации из армии, когда сокращено было до миллиона военнослужащих, он в возрасте 44 лет работал на Куйбышевском заводе синтетического спирта сероразливщиком, хотя ему предлагали административные посты.

Кроме этой документальной повести, в сборник входили короткие сюжетные очерки. Об одном из них — «Соперники» — также упоминается в письме.

В целом, как вижу теперь, мне хотелось передать в книге дух личной самоотверженности, подвижничества и романтического энтузиазма, которые в конечном счете способны преодолеть (так я считал) любые препятствия и трудности жизни. В такой вере было немало наивного, но сами по себе настроения отвечали обстановке подъема и эмоционального всплеска тех лет.

Не думаю, чтобы я особенно подвинулся в том, но во всяком случае немало бился, чтобы преодолеть распространенные жанровые шаблоны, в частности «иконописность» портретного очерка о передовых современниках, повысить его воздействие на читателя. И эти свои похвальные намерения, разумеется не ручаясь за уровень исполнения, я декларировал в письменном обращении к Константину Александровичу Федину.

Когда я вскрыл тугой конверт, вот что оказалось в ответном письме, датированном 21 февраля 1962 года:

«…Сначала хочу написать… несколько слов, — отзывался К.А. Федин, — насчет книги и по поводу поставленного Вами вопроса о своем “пути”.

“Мне 32 года, уже не могу позволить себе тратить время и силы на малополезное писание”, — говорите Вы. Но почему Вы думаете, что писание Ваше малополезно? Оно, безусловно, полезно, прежде всего для Вас самого, как литератора, потому что должно помочь Вам установить — куда идти дальше, где Вы крепче, увереннее себя чувствуете, в чем получает наибольшее удовлетворение Ваше призвание, где та область, в которой Вам больше всего хочется быть. Это, разумеется, не всегда может совпасть с “шансом” на успех (если и об этой стороне работы задумываетесь Вы, ставя вопрос о «полезности» своего труда). Но тут Вам добрым указчиком может стать… полковник Памурзин. Его положение было затруднительнее, а лет ему было 44, а не 32.

Надо решиться, надо пробовать себя в той выучке, на которую решитесь.

Дальше. Откуда видно, что писание Ваше малополезно для читателя? Книга говорит о другом. Мне думается, история Федотовой должна привлечь к себе читателя, поучить его многому. Да и кратко очерченная эпопея Новокуйбышевска не может не принести пользы. Кто не призадумается и не воспрянет от вялости, прочитав и увидев примеры “романтики”, которые Вы удачно привели в очерковой биографии завода и его людей? Восклицание Ваше — “Да, я люблю Новокуйбышевск…” не показалось мне репортерской фразой, — повесть говорит, что автор вложил в свои слова настоящее чувство.

Если остановиться на замечании Вашем, что “портретные очерки читаются и покупаются очень плохо…”, то позволительно спросить: а что Вас больше огорчает — читательский или покупательский интерес? От Вас будет зависеть — прочтут Вас или нет. А ежели прочитают, то и купят. Смуула, напр[имер], покупали до того, как он получил премию[4]. То есть и премию-то он получил после того, как его стали читать и покупать.

Да, конечно, подавляющая масса очерков у нас “иконописна”. Но попробуйте, — не пишите, не малюйте икон, и тогда можете бесстрашно прикинуть — каковы будут шансы на преуспевание в жанре очерка. Вы ведь помните непреходящую мудрость: “все жанры хороши, кроме…” Так вот, от автора зависит, чтобы не было этого “кроме…”.

Ваш “книжный” очерк “Анна Сергеевна” был бы совсем хорош, если бы в работе над ним Вы позабыли бы начисто, что Вы не только “книжный”, но еще и “газетный” очеркист. Вернее, даже работая очеркистом газетным, Вы обязаны ставить себе задачу той самой категории качества, которая кажется Вам принадлежащей лишь книге. Пишите, требуя от себя художественности, независимо от того, пойдет ли очерк в газете или заверстается и сброшюруется в книгу. “Соперники” построены новеллически, и это говорит о Вас как об умелом очеркисте. Дело, стало быть, за настойчивостью труда, за требовательностью к себе, а данные литератора — налицо. Их следует развить, повышая и повышая свою задачу…

Так как Вы — литератор “многожанровый”, но еще не остановившийся на одном каком-нибудь идоле, которому бы решились принадлежать безраздельно, то, вероятно, Вам полезно провести резкую черту между двумя к[акими]-н[ибудь] основными направлениями своих усилий. Возможно, эта черта пройдет между прозой и литературоведением. Но силы хорошо бы разделить так, чтобы одно направление осуществлялось повседневно, другое было орудием дальнего прицела. В прозе следует трудиться всегда и начинать с углубления уже знакомого очеркового жанра, поднимая его в художественном отношении. А в литературоведении надо теперь же ставить себе капитальную задачу, возможно, на несколько лет вперед, решая ее исподволь.

Вам это посильно, возраст Ваш толкает и зовет к решимости — хороший, цветущий возраст! Может, совет мой и не пригодится Вам. Но надеюсь, он поможет разделаться навсегда с мыслью, что время и силы тратятся Вами “малополезно”. Труд всегда принесет “пользу”, не говоря о хлебе насущном, только и произрастающем на земле, политой потом.

Ну, вот как расписался я, — и одно это говорит, что книгу свою Вы послали человеку, заинтересовавшемуся ее автором, и что она действительно пробуждает в читателе интерес. Желаю Вам успеха и здоровья. Я же прихварываю все чаще, все чувствительнее. И надо бы свертывать паруса, ложиться в дрейф и в дрейфе заниматься письменностью, одною письменностью. Да не получается. Дуют ветры, натягивают паруса, и кораблик, посвистывая, скрипя, несет меня морями неизведанными, бурными. И берегов не видно. Где-то торчит, однако, риф, на который я налечу и погружусь в воды, покрывающие собою всех и каждого.

Так-то.

Всего хорошего Вам!

Конст. Федин».

Сколько раз я перечитывал впоследствии письмо, написанное синими чернилами от авторучки. И не однажды дивился дотошности анализа и точности попаданий в пределах этого в общем достаточно сырого текста начинающего литератора. Разбор был тщательным, как рецензия, а в качестве выводов заключал советы о дальнейшем «пути», чуть ли не программу действий, расписанную на годы вперед.

Этим письмом Федин и меня как бы заочно принял в свой неофициальный семинар. Так состоялись еще одни литературные крестины.

Хотелось бы не упустить из виду существенную деталь. Письмо датировано 21 февраля 1962 года. Оставалось всего три дня до юбилея, когда Федину исполнялось 70 лет.