И все равно это было огромным удовольствием: ехать с ней рядом – пусть даже в старом «Мондео», пусть даже без шансов. Здорово – и все.

Что-то в этой девушке было.

Фролов даже порадовался, что с ними не поехал Паша. Никогда Сергей Петрович не завидовал другу и уж тем более не желал ему ничего худого, но сейчас ему было бы неприятно, если бы Кудряшов завел с Лидой очередной, стремительный и успешный, роман, оставив для Фролова печальный удел поджидать счастливую парочку где-нибудь возле придорожного мотеля.

А что, и такое было, лет десять назад, по дороге в Севастополь, куда Паша и Сергей поехали на недельку отдохнуть и порезвиться. И тоже была незнакомка-попутчица, только не Лида, а Таня. И даже «Мондео» был тот же, по тем временам – очень крутой, почти новенький и еще принадлежавший Паше, узнаваемому в лицо, успешному политическому обозревателю центрального телеканала.

Но тогда Фролова это никак не задело, он даже порадовался за ушлого дружка – ведь подружкой Паши согласилась стать не сегодняшняя прекрасная незнакомка.

«Ох, Фролов, Фролов… – сам себя укорил за такие мысли Сергей Петрович. – Уймись, не желай того, чего нельзя достигнуть. И не жалей о том, чего нет».

В этот момент зазвонил его сотовый.

– Да, – ответил Сергей Петрович, грубо нарушая правила дорожного движения: одной рукой держа руль, а другой – прижимая телефон к уху.

– Ну как вы там? Едете? – услышал он веселый голос Кудряшова.

– А куда мы денемся? – обрадовался Сергей Петрович.

– Ты все же гад, что свой ДР зажал, – сказал Паша.

– В следующем году реабилитируюсь, – пообещал Фролов.

– Но тем не менее подарок послезавтра получишь, – пообещал Кудряшов.

– Вы что, приедете в Питер? – обрадовался Сергей Петрович.

– Вряд ли, – усомнился Паша. – Передам просто. Ну ладно, меня зовут. Смотри не засни на трассе.

– Постараюсь, – улыбнулся Фролов.

Вот и ответ на вопрос Паши про старость.

Наверное, стариться не страшно, когда рядом друзья. Конечно, еще лучше, когда как у Лехи – рядом жена и дети. Но – что есть, то есть: он, Фролов, был брошен своей единственной любимой, безжалостно и невозвратно. Паша, наоборот, имел десятки любимых – он вообще влюблялся быстро, – которых потом то сам бросал, то они его покидали. В итоге тоже жил бобылем. И что тут поделаешь?

Хорошо, хоть друзья остались.

Эти уж точно навсегда.

Философские мысли оборвала большая черная «БМВ». Несмотря на то что ехали по Солнечногорску, Фролов держал на спидометре 80. «Бумер» же обогнал их, как стоячих.

И мало того – еще и грубо подрезал, хотя после подмосковных пробок здесь дорога была уже совсем свободной.

– Он не со зла, – улыбнулась Лида.

– А зачем? – спросил Фролов. – Я в таких случаях никогда не понимаю – зачем?

– Самоутверждается, наверное, – предположила девушка.

– Наверное, – согласился Сергей Петрович, а сам подумал о том, сколько же он, автолюбитель с тридцатилетним стажем, повидал таких вот самоутверждавшихся: и с крутым ревом проносящихся мимо, и с размозженными головами лежащих в своих смятых тачках.

– Сдохнет – не жалко, – вдруг вслух сказал Фролов. – Но ведь и других за собой потащит.

Лида ничего не ответила.

– Сколько раз здесь езжу, – прервал затянувшуюся паузу Сергей Петрович, – а в пару мест так заглянуть и не смог.

– Каких? – полюбопытствовала попутчица.

– Ну, вот мы сейчас озеро Сенеж проехали. Километров пять справа. Тысячу раз о нем слышал, доехать – десять минут, а все никак не складывается.

– Ну так давайте заедем? – предложила девушка. – Нельзя оставлять за спиной нереализованные мечты.

– А у вас все мечты реализованы? – улыбнулся Фролов.

– Пока нет, – тоже улыбнулась девушка. – Но я стараюсь. – И тут же спросила: – А кроме Сенежа, куда не смогли попасть?

– Еще – Ильмень, – обрадовался Сергей Петрович теме. – Говорят, самое крупное озеро Европы. Или второе по величине. Но самое чистое – точно.

– Столько промышленности – и самое чистое? – усомнилась Лида.

– А там совершенно уникальные особенности, – оживился Фролов. – Я о нем все перечитал. Это и не озеро даже. Котловины как таковой нет, просто понижение дна. И в эту гигантскую низину втекают сразу с десяток крупных рек. А вытекает только Волхов. Как тарелка, понимаете?

– Ничего так тарелка, – представила девушка.

– Вода за несколько дней полностью обновляется, поэтому и чистая. А берега такие ровные и пологие, что раньше, когда компасов не было, рыбаки по шесту определялись.

– Это как же?

– Если глубина уменьшалась – значит, к берегу. Если росла – значит, в море. Они его морем называли.

– Мелковато для моря, – усомнилась Лида.

– Для человека и десять метров глубоко. А шторма на мелководье еще опаснее.

– Вы прямо поэт Ильменя, – засмеялась девушка. – Чего же не заедете?

– Да неудобно расположен, – с досадой ответил Фролов. – Из Москвы когда еду – уже вечер, и так обычно ночь прихватываю. Из Питера, после выставки, – тоже в ночь. Надо, конечно, заехать.

– Ну так давайте заедем. Подумаешь, на пару часов позже докатим.

– Вы просто молодец, – обрадовался Сергей Петрович. – Взяла и решила. А то бы я до конца жизни Ильменя не увидел.

Денек тем временем разгуливался. Они покинули зону дождя, голубое небо сначала показывалось в разрывах туч, а потом и вовсе заняло все пространство, лишь обрывки облаков остались напоминать о плохой погоде.

Впрочем, Фролов не обольщался: он знал, что до Питера погода могла смениться еще не раз.

Так, под разговоры, проехали Клин, который для Фролова-автопутешественника почему-то ассоциировался не с великим композитором, а с огромной длинной трубой в грязно-серой теплоизоляции, вдоль которой приходилось ехать чуть ли не с километр. И еще с кучей светофоров, которые – после трассы – вызывали еще большее раздражение, чем в Москве.

Впрочем, Фролова сейчас все гораздо меньше раздражало. И он знал почему.

Ответ сидел справа от него. Не поворачивая головы, боковым зрением можно было видеть в профиль спокойное точеное лицо, чуть ниже – обтянутую темным трикотажем небольшую, но красивую грудь, слегка приоткрытую сверху.

А чуть опустив глаза, Сергей Петрович с удовольствием мог наблюдать круглые – не полные и не худые, а в самый раз – коленки в тонких светлых колготках.

Фролову вдруг ужасно захотелось дотронуться до них рукой. Погладить их ласково и нежно.