– У тебя, – сказал Пётр. Он перевёл глаза с гусиной кожи, с нелепых серых кружев на ангельские бёдра Мэрилин Монро.

Однажды в субботу, в день отдохновения, Фёдор шёл по рынку и увидел, как старуха в гнилом тряпье торгует китайскими колготками на вес. Они были спутаны, как внутренности, их заметал снег.

Меж тем Андрей купил новый подержанный мобильник и всё вокруг фотографировал – то кота, то палец, то стену, то окно.

Вечером, за пивом и хлебом, они рассказали друг другу день.

И придумали кое-что.

Пётр, Фёдор и Андрей стали деловыми людьми. Покупали на рынке эти уродские колготки, распихивали по пакетам и на каждый лепили фото: Мэрилин Монро, вид сзади. «Мэрилин – в наших колготках вы как в кино».

Городок умирал в сугробе. Электрички уезжали полные и возвращались пустые, всё меньше окон горело ночью.

Мужчины надели под пуховики выходные костюмы цвета вечной мерзлоты и пошли продавать колготки втридорога.

Появился лысый Грисюк, долго и внимательно шёл рядом.

– Ну чего, блядь! – сказал он, и его рот дрогнул. – Есть варианты!

– А я тебя помню, – сказал Пётр. – Ты ел снег, у тебя была двойка по арифметике и чтению.

– А теперь я серьёзно поднялся. Я прокачанный человек, – сказал дрожащим ртом Грисюк. – У меня «форд».

– Твоему «форду» треть века. Купи вон сестре колготки. В наших колготках вы как в кино.

– Я ничего не покупаю, я только продаю, – сказал лысый Грисюк. – Если что, вы знаете, где я.

Кому везёт, кому не везёт, а кому то да сё.

Пётр, Фёдор и Андрей были везучи.

Они бродили по домам и людям и несли домам и людям колготки. Дело шло: белые девицы, розовые жёны, чёрные старухи – все брали «Мэрилин». Весь городок, все его бедные женщины ждали кино.

Пётр, Фёдор и Андрей сели в кафе «Январь» перебирать деньги. Лысый Грисюк возник и отряхнул снег с ботинок.

– Я много думал, – сказал он. – Я всю ночь считал почти незаметные трещинки в стене. Я не куплю ваших колготок.

– Ты не себе, так сестре купи.

– У меня сестра в инвалидном кресле. Она всё равно что безногая. И слюна течёт. Купите у меня лучше этой штуки.

– Чего?

– Ну, штуки этой.

– От неё, мы слышали, руки отпадают.

– Да идите вы, – лысый Грисюк стал быстро пятиться, его рот дрожал, – жиды. Сволочи!

Фёдор и Андрей всё распродали и отправились домой, а Пётр пошёл в полицию.

За стеклом юный лейтенант читал и плакал. Он поднял на Петра глаза, полные боли.

– Они умерли. Они все умерли! – сказал он.

– Дорогой дежурный, – сказал Пётр, – я пришёл к вам с благой вестью. Я знаю, как это трудно – ловить преступников. Как в погоне болит душа и потеют ноги. У меня для вас есть решение всех проблем. В них прохладно летом и тепло зимой. В них вы никогда не умрёте, в них никто никогда не умрёт. Я и сам ими пользуюсь. В наших колготках вы как в кино.

Пётр щёлкнул пальцами, поклонился, медленно расстегнул пояс, снял брюки и показал колготки «Мэрилин».

Мужчины долго и внимательно смотрели в пустоту.

– Беру, – сказал дежурный и вытер слёзы.

Осталось продать лишь несколько пар.

Пётр шёл домой и думал, как там тепло и пахнет супом. Думал, как жене будет приятно, когда он скажет ей, что она самая красивая. Как он купит новый кафель и календарь на следующий год. Как жена от счастья побреет ноги, и всё будет хорошо.

На повороте, у замёрзшей яблони, его толкнули в спину, потом ещё раз, как будто лопнули позвонки.

Пётр упал на бок, слыша хруст сердца в снегу и не зная о плоской дыре в спине и почти не чувствуя боли.

Пётр увидел: лысый Грисюк подпрыгивает и убегает с последней охапкой «Мэрилин», бросив измазанный чёрным нож.

Пётр подумал – вот, наверно, его дома ждёт сестра, вот, наверно, обрадуется, вот, наверно, будет хоть один день веселья, впрочем, что ей без ног, с рождения не знать ног, да и всё белым-бело, всё давно уже занесло снегом.

Я не то чтобы где-то бывал, но что-то слышал.

Есть, говорят, улицы света. Там прозрачные стены, за ними лежат вещи, вещи сторожат люди, другие люди дают им деньги и набивают пакеты стекляшками и огоньками.

Есть, говорят, улицы смеха. Там танцуют, пьют и дерутся в танце. Пахнет женщинами и мужчинами и ядами со всех концов земли.

Этих улиц им тоже мало, и, кусая друг друга в губы, люди сворачивают на улицы шёпота. Там носят ночь, жмутся в тень, убивают не глядя и не находят тело.

Есть ещё – я там не был, но люди рассказывали – есть ещё утренние улицы, на которых ты совершенно один и тебе хорошо совершенно.

А у нас тут нет никаких улиц. У нас тут целые районы тишины. Никогда и ничего. Ну вот просто ничего не случается. Разве что дерево выросло и срубили. А столько-то зим назад какой-то идиот показывал девочкам член, но те уже и так всё видели.

Тут-то и расцвёл наш бункер. Тут-то мы и возвели кабаре «Кипарис». И кривой говорил косому: слышал? Кофе наливают вообще бесплатно! И хромой говорил колченогому: слышал? Можно нормально подкормиться!

– Слышал? – говорили приличные люди друг другу. – Эти придурки развели бомжатник в бывшем бомбоубежище! Но дизайн нормальный.

Стены были – крашеный бетон с инструкциями, как убивать. Но мы ободрали, что было, и наворовали красивого кирпича со вставших строек. Пол был чернота и лёд, но мы принесли подушки и возлегли кому где хочется. Свет был мёртвый, технический. Мы принесли свечи в чашках. Выкинули трёхъярусные нары и противогазы. Сделали тысячу закутков на тысячу человек, и каждому казалось, что это место предназначено только ему, как в кладовке у бабушки, если Бог дал бабушку и кладовку. И каждая вещь была чуть знакома, как из детства.

Фото: какой-то мужик с булавочными дырами вместо глаз. Табуретка с резными ножками: последний шаг висельника. Вспоротый стул: искали деньги и документы. Кто-то принёс ванну со следами пуль и в неё лег. Кто-то принёс бурый ковёр и в него завернулся. Приятные салфетки из приятной бумаги. Приятную посуду из изумрудного стекла.

Шли люди. Слепая певица спустилась под землю, стуча по бетону тростью.

– Рассказывают, у меня на морде полоски. Три на правой щеке, две на левой. Это меня папа маме через проволоку передавал. Возьмёте петь?

И мы взяли её петь.

Пришёл мужчина с пустотой вместо рук.

– Я был программист, программировал программы. Теперь вот нечем стучать по кнопкам. Но я научился стучать иначе. Возьмёте на барабаны?