– В этом помещении, – произнес он выразительно, – ужасающий бардак.

На лицах некоторых офицеров он увидел негодование. Это те, предположил он, кто поставил против него.

– Мы проводим расследование особо важного дела, сидя в комнате, напоминающей спальню тинейджера.

Люди начали переглядываться. Даже те, кто был у него в чести, почувствовали себя пристыженными. Ну что ж, ладно. Значит, они не будут злорадствовать над товарищами и делиться на группы.

– Вещественные доказательства должны быть упакованы, подписаны, зарегистрированы и сданы в хранилище сразу же по прибытии. Никаких отклонений, никаких проволочек. Рапорты должны быть написаны немедленно по возвращении в офис и сданы диспетчеру группы «Холмс». Все понятно?

Им было понятно.

Он затребовал устный отчет о проведенной работе за этот день. Служба поддержки беженцев продолжала гнуть свою линию, утверждая, что они не в состоянии работать быстрее по идентификации девушки, поэтому чиновник по связям с общественностью попросил помощи у землячеств: возможно, удастся таким способом достичь некоторого прогресса.

– Хорошо, – сказал Рикмен. – Я организую пресс-конференцию, покажем портрет девушки, выполненный художником, в выпуске региональных новостей. Быть может, это поспособствует пробуждению чьей-нибудь памяти.

– Сэр? – Рикмен узнал слегка пришепетывающий ланкаширский акцент Танстолла. – Не хочу выглядеть глупо, сэр, но почему бы просто не предъявить ее фото?

– Потому что не хочу расстраивать показом фотографии мертвой девушки всех этих мамочек-папочек, смотрящих телик вместе с детьми во время вечернего чая.

Танстолл не уловил сарказма в голосе Рикмена.

– А-а, – проговорил он довольно. – Понятно.

Рикмен колебался. Он не знал, как объяснить факт своего возвращения к этому расследованию. Он не хотел, чтобы его слова прозвучали как попытка обороны, но и не желал, чтобы эта история осталась предметом дальнейших кривотолков.

– Сэр? – Это снова Танстолл. – Вы навсегда вернулись, сэр?

– Да, Танстолл, – сказал Рикмен.

– Просто мы слышали, что ваш брат совсем больной, сэр.

Рикмен не мог сказать, был ли этот человек превосходным актером или непроходимым тупицей: в его голосе не было ни капли иронии, а на лице – ни тени ухмылки. Зато все остальные шутку прекрасно поняли.

Перед ним была дилемма: сохранять достоинство и выглядеть при этом идиотом либо воспринять все с юмором. Рикмен ответил, как будто вопрос был ироническим:

– Скажем так, произошло чудесное исцеление.

Улыбок мало. Смех, выдаваемый за кашель.

Танстолл, единственный, кто шутки не понял, не унимался:

– Ну а что за штука с этой донорской кровью, сэр?

Рикмен не ожидал такой наглости. Он заметил, что некоторые неловко заерзали, считая, что товарищ слишком далеко зашел. Посмотрев в лицо Танстоллу, он увидел лишь кроткое смущение. Тот понял, что допустил ляп, но не знал где и как. Что ж, это давало Рикмену возможность разрядить атмосферу.

– Кровь была похищена из донорской партии, – начал он, тщательно подбирая слова. Поднявшийся ропот изумления заставил его повысить голос: – Служба внутренней безопасности ведет расследование, но я хотел бы предложить и вам опросить весь персонал, работавший на донорском пункте в тот день, я подчеркиваю – всех, от регистратора до водителя. – Эти слова встретили всеобщее одобрение, и Рикмен кожей почувствовал, что выигрывает. – Где детектив Харт?

– Здесь, босс, – откликнулась Наоми.

Она назвала его «босс», принимая его восстановление в качестве руководителя расследования и ясно показывая остальным, что она думает по этому поводу.

– Я хотел бы, чтобы вы возглавили расследование этой маленькой грязной аферы.

– Есть. – Она выглядела довольной.

Это самое малое, подумал Рикмен, что он может сделать для нее за то, что она всегда была на его стороне.

– Тебе не кажется, что ты пьешь слишком много кофе? – спросила Грейс.

В пять часов они с Натальей устроили небольшой перерыв.

– Я столько курю, что не стоит переживать о лишней чашечке кофе. – Наталья встряхнула головой, отбрасывая волосы назад, и искоса посмотрела на Грейс. – А вот тебе взбодриться кофеином не помешало бы.

Грейс взяла карту следующего пациента:

– Возможно, ты и права.

Джефф спал плохо, вскочил в три утра и в постель уже не вернулся. За завтраком он заметно нервничал, словно ожидая, что вот-вот что-то произойдет. Они так и не поговорили.

Она вздохнула и потянулась к телефону сообщить в регистратуру, что ее кофе-брейк закончился.

Следующей пациенткой была чешская цыганка. В ее медицинской карте значилось, что ей двадцать семь, но выглядела она гораздо старше: усталое, изнуренное лицо испещрено морщинами, волнистые иссиня-черные волосы собраны в пучок. Пока она говорила – с Натальиным переводом, гладким и ненавязчивым, как всегда, – Грейс заметила, что женщина избегает смотреть на нее. Цыганка обращалась к Наталье, немного отвернувшись от Грейс. «Словно хочет от меня спрятаться», – подумала Грейс.

– Они живут ввосьмером в доме с двумя спальнями, – переводила Наталья с чешского. – Там нет воды. Ее малышка болеет.

– Ребенок здесь? – спросила Грейс. Чехи часто приходили на прием целыми семьями. – Я могла бы ее посмотреть.

Наталья перевела, и женщина, нервно потирая ладони, что-то ответила по-чешски.

– Она говорит, что пришла сюда не из-за ребенка.

Грейс ждала, и женщина заговорила снова.

– Она пришла из-за своего жилья. Оно совсем не годится для восьми человек, – перевела Наталья.

Грейс удивленно подняла брови.

– Если ваш ребенок болеет, я могу помочь вам заставить домовладельца улучшить ваши условия – сделать ремонт, например, – сказала Грейс. – Но, простите, обеспечение жильем – не моя работа.

Женщина слушала Наталью с возрастающим раздражением. Наталья, похоже, не хотела переводить последовавшую реплику.

– Смелее, – подбодрила Грейс. – Я толстокожая.

– Это было оскорбление.

Грейс продолжила:

– Представители Службы поддержки беженцев будут здесь завтра. Вам стоило бы переговорить с ними. – Она подождала, пока Наталья переведет. – Если вы болеете, я буду вас лечить. Вот это моя работа.

Пока Наталья переводила последнюю фразу Грейс, цыганка смотрела на доктора с укоризной, в ее черных глазах блестела горькая обида.

Затем она что-то сказала уже Наталье, и та сердито ответила. Женщина подхватилась и живо направилась к двери.