— Значится, так…

После окончания института их пути было разошлись. Иван, получивший диплом с отличием, стал следователем вначале транспортной, затем — городской прокуратуры, а Николай распределился (судьба-насмешница!) всё в ту же Казань, в «родимый» уголовный розыск. Однако не прошло и трёх лет, как он вернулся в Ленинград — конечно, не без участия друга.

— Я так и знал, что этим счастьем тебе обязан, — проговорил Бовкун, сжимая Ивана в объятиях прямо в коридоре горпрокуратуры.

— Так кому ж ты ещё, кроме нас с Лизой, нужен? — с улыбкой ответил тот. — Разве что своей Казанской Божьей Матери! Идём ко мне в кабинет, потолкуем…

— Вот тут ты ошибаешься, прокуратура! — Николай озорно подмигнул, входя в скромные «апартаменты» Кривошеина и осматриваясь. — А с мебелью у вас небогато. ОБХСС[16]тряхнули бы, что ли. — Он с видимым удовольствием уселся на единственный, помимо хозяйского, стул. — Да. Так вот, насчёт «никому не нужен». Теперь уже нужен! И даже, надеюсь, очень!

Лишь сейчас Иван, присевший на край своего письменного стола в непосредственной близости от Николая, заметил у того на пальце тонкую змейку обручального кольца.

— Что?! И как же это ты умудрился скрыть такое от меня? В последнем твоём, с позволения сказать, «письме» об этом — ни полслова! Друг называется! На свадьбу не пригласил! Зажал свадьбу…

— Вань, так ведь её и не было, свадьбы-то, ей-Богу!

— Оправдываться будешь знаешь где?

— Если не здесь, то уж и не знаю, — рассмеялся Николай. — Нет, правда! Сразу свадьбу сыграть не получилось — дежурство проблемное было, мне и в загс-то только на оперативной машине сгонять удалось, туда и обратно. Через день — командировка почти на две недели. А потом уже как-то…

— Вот задним числом и организуем! — перебил Иван. — Таки и кто эта самосожженка, согласившаяся подписать себе приговор?

— Ты спрашиваешь про счастливицу, выигравшую «Зим» по трамвайному билету? Скажем так: одна девушка…

— Неужели? Умеешь ты утешить! Как хоть зовут-то жену?

— Марина.

— Хорошее имя.

— Она и сама — ничего!.. Между прочим, они с матерью тоже жили на улице Гагарина, через дом… — Николай запнулся, — …от Василия Иосифовича. Представляешь, если бы мы в их подъезд тогда забрели да к ним позвонили?

— Кстати, — Иван взглянул другу в глаза, — ты у него на могиле-то был?

Бовкун насупился и ответил не сразу:

— Не только был. Поверишь, пришлось засаду устраивать?!

— Какую засаду?

— Какую… Обыкновенную! Жена — ну, вдова, то есть — ему небольшой такой, скромный памятник установила. Так какая-то сволочь повадилась регулярно в день его смерти разбивать об этот памятник бутылку с битумным лаком. Вроде бы «сын за отца…», понимаешь?[17] Вот, на сей раз уже людей туда заранее и направили.

— Тем не менее какая-то сволочь осталась непойманной, как я понял?

— Правильно понимаешь. Больше суток ребята просидели. Утром снялись — всё было в порядке. А после обеда звонят — опять! В будущем году специально поеду, сам эту падлу выловлю!

— Вместе поедем, — тихо поправил друга Иван, коснувшись его плеча. И после паузы добавил: — А сегодня вечером приведёшь Марину к нам. Знакомиться будем. — Он соскочил со стола.

— Не приведу, дружище! Она пока в Казани осталась.

— Как так? Не понял…

— Она же у меня учительша, девушка ответственная, стало быть. Так что — ждём окончания учебного года. А там уже можно будет и её перевозить, и семью, так сказать, доводить до кондиции.

Иван хотя и был в глубине души немного задет неожиданной скрытностью друга, всё же искренно порадовался за него. Никола заметно возмужал и посерьёзнел за то время, что они не виделись. И чувствуется, что влюблён без памяти, о детях мечтает! Они вот с Лизой не могут иметь детей — война и блокада оставили им бездетность в наследство. А тут — перспектива с Колькиными детишками понянчиться!

— Ладно, уговорил. Тогда давай тоже проявим ответственность и вернёмся к нашим делам. — Иван сел за стол, положил на него локти и чуть подался вперёд. — Ты вообще-то знаешь, по какому поводу призван в родные «пенаты»?

— Нет, без понятия.

— А о событиях в Москве имеешь представление?

— Каких событиях? Ты что меня пугаешь?

— Не особо страшных, скорее, даже смешных. Однако — имевших последствия. Начальник УВД Москвы по… как бы помягче выразиться… по неосторожности, отрапортовал на торжественном заседании в Колонном зале, что в Москве покончено с квартирными кражами.

— А-а-а! Про это мы читали в газетах и долго смеялись!

— Тут вы поспешили, потому что о самом смешном газеты не писали.

— Не томи уже!

— Где-то неделю спустя, когда означенный товарищ комиссар вернулся домой после напряжённого трудового дня и открыл собственным ключом дверь в собственную квартиру, находящуюся, как ты понимаешь, в охраняемом милицейским постом доме, он обнаружил там голые стены. Воры средь белого дня вывезли на двух меблевозах — кстати, сержант-охранник помогал им грузиться! — всё: от мебели и холодильника до дамских шпилек и бигудей. И оставили — в сортире прикнопили — довольно лаконичную записку: «Ты нас обидел и должен ответить. А барахло своё, которое нам без надобности, можешь забрать в лесу на 101 км Ленинградского шоссе.» Вернули опять-таки всё и даже пару белых тапочек присовокупили.

— Лихо!

— Ты находишь?

— А о каких последствиях ты говорил?

— Эта невинная выходка была по достоинству оценена и КГБ, и МВД, и Генеральной прокуратурой. Принято совместное решение создать при республиканских министерствах и управлениях Москвы и Ленинграда специальные подразделения по экстренному расследованию особо дерзких и циничных преступлений.

— «Особо дерзких и циничных», — усмехнулся Николай. — Конечно! Ограбить старушку на улице — не так дерзко и не особо цинично. Значится, комитетчики из 9-го управления будут охранять сами «тела», а мы — их барахло сторожить?!

— Какими соображениями руководствовалось начальство, я не знаю, — продолжил Иван, никак не отреагировав на замечание друга, — но мне предложено сменить форму и — пока в звании капитана — возглавить питерское подразделение.