– С Вероникой? – Брови Боровицкой уползли вверх под пышную челку с рыжеватой, подкрашенной проседью. – Конечно. Она наша местная достопримечательность. Поэтесса.

– Ах, поэтесса… Да еще знаменитая…

– Ну, не совсем. – Ангелина Игоревна покрутилась в кресле, устраивая удобнее спину, и добросердечно, видимо в благодарность за приглашение покурить на чужом крыльце, спросила: – Вы откуда будете, Надежда Прохоровна?

– Из Москвы.

– Ах, из столицы, – полностью дублируя только что прозвучавшую интонацию бабы Нади, пробормотала режиссерша. – Тогда вам будет тяжело понять… Наш город, Надежда Прохоровна, хоть и областной центр с полумиллионным населением, но, как говорит один из моих приятелей, весь спит под одним одеялом. Все более или менее заметные люди друг друга знают или хотя бы друг о друге наслышаны. Вероника – личность заметная.

– Почему? – заинтересованно наклонилась вперед бабушка Губкина.

Боровицкая затушила в пепельнице сигарету, сразу достала вторую…

– А чем вызван ваш интерес, Надежда Прохоровна?

Тон главрежа ясно давал понять: не знаю, как у вас в столицах принято, а у нас в провинции воспитанные дамы не сплетничают… Прощаясь с Ангелиной Игоревной, охранный Шеф просил ее поговорить с Надеждой Прохоровной откровенно и без обиняков. Чем-то там эта гражданочка наверняка следствие поразила… Но, судя по тону вопроса, к числу «откровенных» кумушек главрежа драматического театра отнести было никак нельзя. Расспросы Надежды Прохоровны ее не столько настораживали, сколько были неприятны в целом. Она не собиралась, расслабившись в тихом уголке на припеке, с удовольствием перемывать кости ближним.

– Мне надо, Ангелина Игоревна… – туманно, но настойчиво проговорила баба Надя, – очень надо знать.

– Ах, надо… Вы увлекаетесь детективной литературой? – спросила Боровицкая насмешливо.

– Моего племянника подозревают в убийстве, которого он не совершал.

Лицо Ангелины Игоревны утратило саркастическую усмешку, стало серьезным. Немного подумав, она кивнула, признавая повод для расспросов серьезным:

– Вероника дочь известного хирурга. Иван Христофорович лучший хирург-кардиолог нашего города. Сейчас он мало практикует, больше консультирует, но когда-то… – Боровицкая затянулась, пых-пых, – пациенты к нему в очередь стояли.

– Вероника пьет? – в лоб спросила баба Надя.

Режиссерша поморщилась.

– У Ивана Христофоровича двое детей. Старший сын бизнесмен, живет в Москве. Очень успешен. Вероника… Вероника головная боль всей семьи. – И внезапно улыбнулась. – Лет пять назад написала пьесу в стихах. Вычурную, с претензией. Несколько месяцев атаковала меня просьбами…

– А брат? Брат Вероники?

– Брат? Он в Москве, стихов не пишет. Женат, кажется, есть дети… Кстати! Вы обратили внимание на молодого человека из вашего корпуса – брюнет, всегда в темном костюме, подтянут? У меня создалось впечатление, что он приставлен к Веронике для надзора. – Надежда Прохоровна с непониманием вытянула губы, и Боровицкая объяснила: – Брат Вероники – вот убей бог, не помню, как его зовут! – сразу после школы уехал в Москву, поступил в МГУ и остался в столице. Сейчас он обеспечивает всю семью деньгами и очень переживает за Веронику – она в пьяном угаре совершенно неадекватна… Так вот, у меня создалось впечатление, что этого паренька, его, как я слышала, Ростиславом зовут, он направил в дом отдыха приглядывать за сестрой. Вчера поздно вечером я наблюдала картину – Вероника выскочила из корпуса в одних шлепанцах и побежала к бару на причале. Ростислав отправился за ней. Не знаю, что он там сказал бармену, но Вероника вышла оттуда довольно быстро и без добавочной бутылки в руке.

Надежда Прохоровна прищурилась, вспоминая… Высокого парня в темно-синем костюме она тоже приметила. Он жил на первом этаже по соседству с номером «пьющей поэтессы-извозчицы».

– Сегодня утром я видела, как в ваше шале проходила медсестра с чемоданчиком и капельницей. Думаю, это к Веронике. Вы понимаете?

– Чего уж не понять, – кивнула баба Надя. Ее почти племянница Анастасия тоже частенько бегала с капельницей. Мужиков из запоев выводила. – Ангелина Игоревна, а вам знакомы два кавказца из нашего корпуса?

– Нет. Я их впервые увидела.

– А они давно здесь появились?

Главреж подняла глаза на куцее облачко над лесом:

– Я живу здесь третью неделю… Когда они появились?.. Не помню. Кажется, дней пять назад.

– А они местные?

– Да откуда я знаю? – поразилась Ангелина Игоревна. – Раньше я их не видела, ребята ведут себя тихо. Не пьют, не сквернословят. Девочек не приглашают…

Загорелые плечистые кавказцы все больше и больше интересовали сыщицу Губкину. Она бы и вовсе на них сосредоточилась, но алиби… Алиби у них было не просто с чьих-то слов, Надежда Прохоровна сама вчера видела, как они из кино вернулись.

– Ангелина Игоревна, а вы не знаете, какой-нибудь второй выход из кинозала в центральном корпусе есть?

– Должен быть. В заведениях масскульта всегда есть противопожарные выходы. Поверьте мне, как человеку, год жизни убившему на общение с пожарной инспекцией.

– Да-да. – Надежда Прохоровна оставила в памяти зарубочку – исследовать кинозал, его выходы и возможность исчезнуть оттуда незамет но – и продолжила: – А кто еще живет в наших двух корпусах?

Ангелина Игоревна поерзала в кресле. Видимо, даже признавая оправданность расспросов этой странной пенсионерки в берете, она продолжала чувствовать неловкость…

– Вас интересует кто-то конкретно?

– Да. Высокий такой спортивный мужчина с седыми прядками из моего корпуса.

– А-а-а… – Боровицкая смешно наморщила нос. – Константин Георгиевич. Он любит, когда местный персонал называет его «генералом», хотя, по сути, всего лишь полковником в отставку вышел… Импозантный тип. Я давно его знаю. – В голосе главрежа проступала насмешка, Надежде Прохоровне показалось, что о «настоящем полковнике» она заговорила с удовольствием. В словах проскальзывало что-то личное.

И потому, несмотря на то что местные персонажи интересовали бабушку Губкину меньше всего, разговор о полковнике она продолжила в целях наведения мостов. Сделала лицо внимательным и тем подтолкнула к продолжению.

– Константин Георгиевич много лет командовал нашей КЭЧ. Знаете, что это такое?

– Нет.

– Квартирно-эксплуатационная часть. Хорошая должность. Как-то лет двадцать назад у меня колосники перед премьерой обвалились… – Оживившись от воспоминаний, Ангелина Игоревна налегла всем корпусом на подлокотник. – Был форменный ужас! Весь город в афишах, обстановка в театре соответственная – состав пьет в гримерках валерьянку: колосники задействованы в двух актах. – Стряхнула пепел, затянулась. Пых, пых. – Что делать? Я бегом в городскую администрацию, в областную – спасите, помогите, срывается спектакль. А мне – увы, Ангелина Игоревна, фонды исчерпаны, людей нет, идите к военным, к пожарным, авось помогут. Я к Константину Георгиевичу. Падаю в ноги. Тот мне: конечно, Ангелина Игоревна, поможем родному театру, как не выручить. – Пых, пых. – Работа, надо отдать должное Константину Георгиевичу, закипела. Колосники повесили в срок, но, – Боровицкая лукаво усмехнулась, – пока солдатики под потолком над сценой ползали, наш славный командир успел закрутить три – три! – романа с моими актрисами. Причем один из них почти всерьез с примой Людочкой. – И довольно откинулась на спинку кресла. – Каков, а? Казанова, донжуан и просто кот мартовский!