Картина эта игуменью Софью потрясла, в ней ясно увидела она страшное знамение и в этом предчувствии своем была совершенно уверена Но даже и ей не дано было предположить, как быстро и сколь жутким образом сбудется оно в реальности.

Когда на степные просторы опустилась ночь, небеса нежданно разразились страшным громом. В сухом еще, беззвездном небе полыхнули ослепительные молнии и скоро на пылающую землю хлынули потоки воды С одной стороны, этот сильный живительный ливень нужно было бы счесть даром Божьим, ибо не было уже у людей, да и самой природы сил более терпеть безудержный разгул огня.

Однако был он каким-то уж слишком неистовым, свирепым, по силе своей сопоставимым вполне с буйством огненной стихии. Казалось — гроза эта не Создателем послана на грешную землю. И кто знает еще, что скрывает в себе и что принесет людям ненастная ночь? Ночь, однако, не принесла ничего нежданного, хотя и спокойной назвать ее было никак нельзя. Гроза бушевала долго, а когда смолкли раскаты грома и сомкнулась наконец ночная мгла, которой все не давали вступить в свои права ослепительные вспышки молний, белыми стрелами пронизывающие черный свод небес, сильный шум дождя не давал покоя. Все мерещились в нем то чьи-то гулкие тяжелые шаги, конское ржание, громкие голоса и крики о помощи, казалось — кто-то громко и требовательно стучит в монастырские ворота Когда же стих наконец нескончаемый поток, затопив собой прожорливое пламя и омыв холодной свежей водой обгоревшую землю, когда забрезжил бледно-розовый рассвет тонкой полоской проступая у кромки неба, в ворота монастыря действительно постучали. И стук этот был громким и требовательным, как чудилось ночью, и кони ржали у ворот обители, и громкие раздавались голоса всадников, которые не привыкли ждать и просить. Потому что это был один из летучих отрядов молодого командарма Михаила Тухачевского, только что назначенного командующим Кавказским фронтом. Однако фронта уже никакого и не было — Ростовская операция красных оказалась роковой для Добровольческой армии генерала Деникина, разбитые под Ростовом-на-Дону, Таганрогом и Новочеркасском разрозненные белогвардейские и бело казачьи отряды беспорядочно отходили на Северный Кавказ, в Крым и Одессу, где их настигали и добивали окрыленные победой летучие отряды красных. Один из таких отрядов стоял теперь у стен монастыря, требуя немедленно отворить монастырские ворота Монахини подчинились и небольшой отряд въехал на монастырский двор Там незваных гостей встретила игуменья Софья. Высокая и очень худая, в черном монашеском одеянии, она явилась им, строга и величава, смуглое лицо хранило спокойствие, а большие синие глаза глядели на пришельцев сурово. Но это не смутило всадников. Никто из них не спешился с коня и уж тем более не обнажил головы, приветствуя настоятельницу — Нам стало известно, что в ваших краях скрываются недобитые бело бандиты, — обратился к ней тот, кто видимо был среди них главным. Лицо его едва различимо было в предрассветной мгле, но голос был низким и звучным Говорил он резко, отрывисто, обращаясь вроде бы в пустоту, словно не замечая ни настоятельницы, ни затаившихся по двору в страхе и смятении монахинь, — есть сведения, что часть из них вы прячете у себя — Здесь обитель Христова, — отвечал ему мать Софья и голос ее звучал ровно, но заметно было что она напряженно вглядывается в полумрак, пытаясь разглядеть лицо всадника, — в этих стенах только сестры Более вы не найдете никого, в том даю вам слово — Слово ваше для нас не является гарантией истины, — отвечал ей командир отряда или тот, кто уполномочен был вести переговоры. Он не представился, не назвал себя и своих товарищей. — Поэтому мы намерены произвести обыск Извольте сопровождать моих людей и продемонстрировать им все помещения вашего заведения — Это заведение является обителью Божьей, милостивый государь, и извольте уважать, если не меня, то святость этих стен, — голос игуменьи Софьи по-прежнему звучал ровно, но обычно она говорила несколько бесцветно, практически без интонаций, сейчас же в голосе ее зазвенел металл, словно задели, натянутую струну неведомого музыкального инструмента и отзываясь на прикосновение она зазвучала слабо вибрируя и издавая только едва различимый звук. Но говорящего не смутило это и он резко оборвал ее — Про то, что это за заведение нам хорошо известно…

— Однако мне ничего не известно о вас, милостивый государь…

— Вот как? Вам ничего не известно о том, что белогвардейские мятежи подавлены по всей России и рассчитывать на Добровольческие армии, на войска Антанты, на белоказаков вам больше не приходится? Вам ничего не известно об этом, ваше сиятельство, княжна Долгорукая?

— Меня зовут мать Софья — Нам известно, как вас зовут и мы отнюдь не случайно здесь Поэтому извольте прекратить препирательства со мной и исполняйте то, что я вам сказал, во избежании самых серьезных последствий. Особенно лично для вас…

Отряд, спешится — с этими словами он сам легко спрыгнул на землю и вплотную, как-то подчеркнуто дерзко подойдя к настоятельнице, близко и прямо взглянул ей в лицо.

Запал исчез в нем также внезапно, как и возник Бывалый парень просто выскользнул из его оболочки и стремительно, ловко, как ему и полагалось, никем, разумеется, не замеченный покинул помещение, оставив Дмитрия Полякова один на один с теми, кто сейчас окружал его Честно говоря, это был не очень благородный поступок, поскольку Дмитрий Поляков находился в состоянии плачевном — был совершенно измотан физически и морально и практически не способен постоять за себя каким либо образом Те же, кто сейчас в прямом смысле этого слова, плотно окружали его беспомощно распластанное на диване тело, настроены были отнюдь не дружелюбно Конечно, физическая расправа ему ни в коей мере не угрожала, что же касается морального аспекта проблемы, то он был заявлен в эти минуты очень и очень остро. Возможно лучшим для Полякова было, если бы вместе с остатками физических сил и безоглядной решимостью действовать и добиться своего любой ценой, его покинуло и сознание. Тогда все разрешилось бы просто, по крайней мере на данном этапе событий Но сознание его, именно сейчас окончательно прояснилось, стряхнув с себя и остатки эмоциональной похмельной вялости, и последовавшего за ней, сообразно закону маятника всплеска бурных эмоций. Все это отступило на второй план, хотя каждое действие, из тех которые он успел совершить за минувшие полчаса запечатлены были памятью с потрясающей точностью, и, как фотографии, запечатлевшие сцены его позора и унижения, стояли перед глазами, не давая забыться или хотя бы отвлечься ни на минуту. Сейчас пространство его внутреннего мира — сознание, разум, душа и, — что там еще заключал в себе этот мир?! — было затоплено одним лишь раскаленным, обжигающим, разрывающими его изнутри чувством Этим чувством был стыд. Так стыдно ему не было никогда Даже в ранней юности, когда его застали за неким постыдным занятием. Ничего более, что хоть как-то сравнимо было с тем, что испытывал он теперь, на ум не приходило Судьба, действительно, была милостива к нему — он конечно и "попадал в просак ", и « влипал», и « вляпывался» — словом, случались в его жизни ситуации, которые порождали чувство неловкости и даже стыда, но все это даже отдаленно не напоминало тот раскаленный водоворот чувства, испепеляющего его душу теперь.

На его несчастье, а быть может, наоборот на счастье — иначе сцена выглядела бы совсем уж комичной, под рукой его не было сейчас подушки, одеяла или какого другого предмета, коим можно было бы закрыть лицо. Будь иначе — он непременно бы поступил именно так. Тело же его было настолько ослаблено физически — и это тоже было мучительно стыдно, — что он не чувствовал в себе сил пошевелить руками — иначе он спрятал бы лицо в ладонях, или, по крайней мере, перевернулся бы на живот, уткнувшись лицом в мягкую обивку дивана, или попросту убежал бы, впрочем это ему вряд ли удалось бы сделать, будь он даже и в нормальной физической форме Диван в его номере, куда его доставили секьюрити и на который он немедленно рухнул без сил, плотным кольцом окружали четверо сотрудников службы безопасности отеля.