На улице опять стало моросить – все затянуло, как туманом, теплым мелким дождичком.

– Тьфу ты пропасть, – с досадой сказала Нэнси, опять завтра будет грязища.

Кларе мало что было видно из окна – оно упиралось в заднюю стенку другой лачуги, и она подошла к Нэнси поглядеть; надо было быть поосторожнее, Нэнси терпеть не могла, если кто становился у нее за спиной. Обитатели лачуги, что напротив, тоже стояли на пороге своего жилища. Они были какие-то чудные, не умели правильно говорить, и никто их не любил. Кларе и Розе не нравилась девчонка из той семьи, их сверстница: говорит чудно, да еще в густых черных волосах у нее всякая дрянь. Нэнси предупредила Клару – если, мол, у тебя заведутся вши, будешь спать на земле под домом. Или хоть в уборной ночуй. Вот почему Клара, Роза и другие ребята прикидывались, будто боятся ребят из той семьи, обходили их стороной и дразнили. И потом, те люди кидали мусор и отбросы прямо на дорожку перед домом, это тоже не по правилам.

– Ишь свиньи, – сказала Нэнси. – Гнать бы их отсюда, у нас тут поселок для белых.

– А они разве черномазые?

– Господи, да черномазых на свете хоть пруд пруди, не одни те негры, у кого черная кожа, – сказала Нэнси и поерзала, словно ей неудобно было сидеть. – Куда отец девался? Скоро ехать пора, а его носит нелегкая по дождю…

Она говорила вяло, с какой-то привычной упрямой злостью. Будто стала забывать, что надо злиться, и теперь поневоле должна сызнова себя растравить. Потом поскребла плечо. Клара смотрела, как под ногтями Нэнси собирается складками и опять растягивается зеленая ткань изношенной отцовой рубахи. Трудно поверить, что у Нэнси скоро будет ребенок: она почти такая же девчонка, как Клара.

– Пойду к Розе, – сказала Клара.

– Черта с два.

– А почему это нельзя?

– Спроси у отца, – сказала Нэнси. – Посуду-то вымыла?

Клара плеснула на тарелки холодной воды из таза. Каждый день, когда они возвращались автобусом с поля, она шла к колонке за водой и набирала, чтоб хватило до завтра. Посуду она мыла так: сложит все в таз, зальет водой и полощет. Потом вытащит тарелки и положит сушиться на стол кверху дном, чтобы мухи не садились. Столик покрыт старой, выцветшей клеенкой, она прикреплена кнопками, клеенка приятно пахнет. Приятно мыть клеенку и посуду, ведь только их Клара и может держать в чистоте, а все остальное всегда грязное: никакого толку скрести пол и стены, грязь въелась в них слишком глубоко, и, как ни старайся прибрать и подмести вокруг дома, сразу опять вырастают груды мусора.

– Теперь пойду, – сказала Клара.

– Дождь.

– Все равно дома никто не сидит.

– Ну и черт с ними, – протянула Нэнси. – Коли Родуэл с Рузвельтом хотят еще хуже простыть, так им и надо.

Рузвельт несносный, удирает из дому когда вздумается, и вечно он хворый. Всегда хворый, а лежать нипочем не станет. Непременно ему надо со всеми в поле, а когда приедет в поле – не хочет работать, ему бы только играть с мелкотой, будто и сам маленький; а если Карлтон дал ему затрещину, запоминает надолго, как звереныш, – и сам не рад, но уж очень ему страшно.

– Язва, а не мальчишка, и Родуэл не лучше, – сказала вдруг Нэнси. – Говорила я ему, не желаю, чтоб мой ребенок с такими рос. Говорила я ему.

Клару бросило в жар.

– Вот возьму хоть нынче, все брошу и уеду, – продолжала Нэнси. Отпила из бутылки и взболтала остатки, подняв бутылку повыше, чтоб видно было, сколько там еще. – Ему на все плевать, вот в чем беда. Знай толкует про какую-то дурацкую работу, дороги, что ли, прокладывать… да разве он когда строил дороги, а? Мне про это ничего не известно. Всякому выродку охота и дороги строить, и лес валить, черт бы его драл, и еще мало ли чем заниматься. А вот в грязи на коленках ползать никому не охота, такая дерьмовая работа никому не нужна – одним черномазым. Так ему и скажи, слышишь? Скажи, это я так сказала.

– Папка говорил, мы очень даже скоро уедем, – сказала Клара.

Сказала, как старшая младшей. Порой на нее вдруг находит, кажется – она стала большой, разом выросла, даже голова кружится, будто у нее глаза не как у людей и видит она не как все. Другие уставятся себе под ноги и смотрят в землю или же перескакивают взглядом с одного на другое, а у Клары не так. Она хочет видеть все на свете.

– Да уж, слыхали мы эту песню.

– Папка говорит…

– Заладила – папка, папка. Мало ли чего он наговорит, очертенела мне эта трепотня, больше он меня не проведет.

Нэнси допила пиво и швырнула бутылку наземь. Бутылка стукнулась обо что-то твердое и зазвенела, но не разбилась.

Из соседнего домишка выбежала женщина. Она прикрывала голову газетой от дождя.

– Эй, Нэнси, едут! – сказала она. Она была босая и, стоя в жидкой грязи, поджимала пальцы ног. – Уже приехали… вот только что!

– А Карлтон там? – испуганно спросила Нэнси.

– Все мужчины там, будут его защищать.

Женщина тяжело дышала, она была чем-то взволнована.

– Кто приехал? – спросила Клара. – Что случилось?

Нэнси с той женщиной быстро переглянулись, точно заговорщицы. Обеим отчего-то было страшно, но вдруг обе засмеялись. Беспокойным робким смешком – он тотчас оборвался.

– Кто там? Что случилось? – повторила Клара.

Она хотела пройти мимо Нэнси, но та пихнула ее обратно.

– Не твое дело, сиди дома!

– Где папка?

– Известно где, понесла его нелегкая, дурня окаянного! – взвизгнула Нэнси.

– Мой тоже там, кого это ты дурнем обзываешь.

– Никакие они не дурни! – резко сказала женщина.

– Пойдешь поглядеть?

Женщина прямо приплясывала от нетерпения, ей не стоялось на месте. Нэнси, кряхтя, слезла с высокого порога. И сказала Кларе:

– Ты не ходи, дуреха. Сиди тут. Сиди и никуда не суйся.

– Что случилось?

– Отец велел тебе сидеть дома…

– Где он?

– Заткнись и не лезь не в свое дело, не доросла еще, – сказала Нэнси.

И обе женщины под дождем торопливо пошли прочь Та, что пришла за Нэнси, уронила кусок газеты. Клара спрыгнула наземь и побежала за ними, держась позади чтобы не заметили. Всюду сновали мальчишки и девчонки. В дальнем конце поселка собралась толпа. От страха у Клары пересохло во рту. Она даже не утирала мокрое от дождя лицо. По всей улице в дверях стояли люди и молча смотрели в одну сторону. Женщины выглядывали полуодетые и чего-то ждали. Клара замедлила шаг, ей туда не хотелось. Она уже видела: толпа собралась перед домом Розы.

Хоть бы это была какая-нибудь болезнь, так было один раз в другом поселке. На всех напала хворь. Тогда приехали люди в машине и всех кололи иглой; было не так уж больно. Одежду и разные вещи жгли на большом костре, и все стояли и смотрели. Но сейчас, видно, дело не в этом, все ведут себя по-другому.