— Наверное. — Хелен пожала плечами. — Конечно.

— Я ведь почему спрашиваю, раньше вы говорили, что могли оставить ее в машине.

Хелен снова пожала плечами, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы обеими руками не опустить ей плечи на место.

— Да? Знаете, вспомнила, что кошка ее оцарапала, а до тех пор сомневалась. Нет, Аманда была в доме.

— Что-нибудь еще помните? — Энджи забарабанила пальцами по столу.

— Она была такая милая.

— Кто? Кимми?

Хелен указала на меня пальцем и улыбнулась.

— Да. Это ее так звали, Кимми. Она была крута! Увела нас с Амандой к себе в спальню, показывала свои фотографии в Диснейленде. Аманда прям совсем обалдела. По дороге домой только и ныла: «Мам, а мы поедем смотреть Микки и Минни?», «А мы поедем в Диснейленд?». — Хелен фыркнула. — Дети. Как будто у меня на это есть деньги.

— В этот дом вы входили с двумя сотнями тысяч долларов.

— Но это для сделки Рея. Сама бы я такое не провернула. Я же не Сыр Оламон. Рей сказал, что в нужный момент подключится. Он меня никогда не обманывал, поэтому я считала это его сделкой. А если Сыр узнает, то и проблемы будут тоже у Рея. — И она снова пожала плечами.

— Мы с Сыром старые знакомые, — сказал я.

— Да?

Я кивнул.

— И с Крисом Малленом тоже. Все вместе играли в Малыша Рута,[16]вместе торчали на углу и так далее.

Хелен удивленно подняла брови:

— Правда, что ль?

Я поднял руку:

— Богом клянусь. И Сыром. Хелен, вы хоть представляете, что он сделает, если поймет, что его обули?

Она взялась было за стаканчик с содовой, но поставила его на прежнее место.

— Слушайте, я же вам уже сказала, это все Рей. Я ничего не делала, только пошла в номер мотеля с…

— Сыру — а нам тогда было лет по пятнадцать, совсем дети, — как-то раз показалось, что его подружка загляделась на другого. Так он разбил пивную бутылку о фонарный столб и розочкой располосовал девице всю физиономию. Нос оторвал ей, Хелен. Это был Сыр в пятнадцать. Каков он, по-вашему, теперь?

Она мусолила соломинку, пока кусочки льда не застучали на дне стакана.

— Это сделка Рея…

— Думаете, он убьет вашу дочку и сна лишится? — сказала Энджи. — Хелен! — Энджи потянулась через стол и ухватила Хелен за мосластое запястье. — Так вы думаете?

Энджи смотрела на нее с полминуты, потом покачала головой и выпустила руку.

— Хелен, позвольте вас спросить.

Хелен потерла запястье и посмотрела на стаканчик.

— Да.

— Вы с какой именно долбаной планеты сюда свалились?

Хелен промолчала.

Вокруг нас красиво умирала осень. Полыхали ярко-желтые и красные краски, листья, оранжевые с восковым налетом и зеленые с оттенком ржавчины, слетали с ветвей на траву. Этот волнующий запах отмирания, столь характерный для осени, наточил лезвия воздуха, и они прорезали нашу одежду и заставляли нас напрягать мышцы и шире раскрывать глаза. Нигде смерть не наступает так зрелищно, так гордо, как в октябре в Новой Англии. Солнце, вырвавшись из туч, грозивших с утра дождем, превратило окна в невыносимо яркие прямоугольники и придало кирпичу домов, рядом окружавших дворик, туманный оттенок в тон самым темным листьям. Смерть, думал я, совсем не это. Смерть в доме рядом с нами. Смерть — это разгромленная кухня Малыша Дэвида и Кимми. Смерть — это черная засохшая кровь и неверные кошки, готовые жрать что попало.

— Хелен, — сказал я.

— Что?

— Когда вы в комнате Кимми смотрели фотографии из Диснейленда, где были Малыш Дэвид и Рей?

Хелен слегка приоткрыла рот.

— Быстро говорите. Не раздумывайте.

— На заднем дворе.

— На заднем дворе. — Энджи указала в землю. — Здесь.

Хелен кивнула.

— Вы видели задний двор из спальни Кимми? — спросил я.

— Нет. Жалюзи были опущены.

— Тогда откуда вы знаете, что они находились тут?

— Когда мы уходили, у Рея ботинки были в грязи, — медленно проговорила она. — Рей — неряха во многом. — Она потянулась и тронула меня за руку, будто собиралась поделиться чем-то глубоко личным. — Но, господи, знали бы вы, как он заботится о своей обуви!

«Две сотни ш + хладнокровие = Ребенок».

— Две сотни шуток? — спросила Энджи.

— Две сотни штук, — спокойно подтвердил Бруссард.

— Где вы нашли записку? — спросил я.

Он взглянул через плечо на дом.

— Свернули в трубочку и заткнули Кимми за резинку кружевных чулок. По-моему, удачно выбрали место.

Мы стояли на заднем дворе.

— Здесь, — сказала Энджи, указывая на небольшой холмик рыхлой земли под засохшим вязом. Помимо этой единственной неровности вся почва вокруг была ровная, как пятак.

— Верю вам, мисс Дженнаро, — сказал Бруссард. — Итак, что будем делать?

— Копать, — сказал я.

— И конфисковать, чтобы стало достоянием гласности, — добавил Пул. — И с помощью журналистов привяжем к исчезновению Аманды Маккриди.

Я осмотрел сухую траву и свернувшиеся бордовые листья.

— Тут последнее время никого не было.

Пул кивнул.

— Ваше заключение?

— Если зарыто здесь, — я указал на холмик, — значит, Малыш Дэвид придержал товар для себя, хоть Кимми и пытали, и зарезали у него на глазах.

— Никто и не обвинял Малыша Дэвида в намерении вступить в Корпус мира, — сказал Бруссард.

Пул подошел к дереву, поставил ступни по разные стороны от холмика и, глядя на него, задумался.

В гостиной в двух шагах от раздувшихся трупов сидела Хелен и смотрела телевизор. Спрингер уступил место Джеральдо, или Сэлли, или какому-нибудь еще распорядителю циркового представления, гремящему боталом для балаганных уродцев. Публичная «терапия» исповедей, последовательное размывание значения слова «травма», постоянная смена придурков, вопиющих в пустоту с возвышения кафедры.

Хелен, впрочем, было все равно. Она только пожаловалась на запах и спросила, нельзя ли открыть окно. Никто из нас не смог придумать благовидного повода отказать ей в этом, а уж открыв, оставили ее перед экраном, мерцающие серебряные отсветы которого подсвечивали ей лицо.

— Итак, мы выходим из игры, — сказала Энджи со спокойным грустным удивлением в голосе, постоянным спутником расслабления, наступающего с неожиданным окончанием дела.