Рядом с кухней и вверх до самой крыши кто-то пристроил поразительное, странное сооружение. Как показалось Марку, по виду пристройки очень трудно было представить, что там может быть комната. Однако комната, подумал он, все же там была — вроде чердака под крутым скатом крыши. Сам скат упирался в нелепо короткую внешнюю стену всего лишь в трех футах от земли, и все это напоминало купол шатра огромной черепичной палатки. Марк не мог представить себе, для чего кому-то понадобилось строить подобное: длинная, без окна комната, зажатая почти отвесной крышей.

Вскоре после того, как Марк зашел за угол дома, заметно потемнело. Торопись, торопись, ночь близится... Марк продирался через высокую траву, и тигровые лилии качали головками. Еще одно маленькое живое существо в панике метнулось от него. Сухой и густой запах гниения поднимался от зарослей вьюна

Подойдя ближе, Марк убедился, что прилепленная к дому комната построена кое-как и давно нуждается в ремонте. Все было сляпано вкривь и вкось. Краска длинными струпьями отслаивалась от досок кухонной двери. Марк поднялся по трем расколотым ступеням и всмотрелся в стекло узкой дверной филенки. Слой серой пыли да смутные контуры разделочного столика, кухонного стола и арочного входа, в точности как у них дома, в гостиную... Он нажал кнопку звонка

А между тем день перешагнул еще одну ступеньку навстречу ночи, хотя небо оставалось все еще светлым Марк стянул с себя верхнюю футболку и намотал ее на правый кулак. С момента расставания с Джимбо он все время мысленно представлял себе, как это проделает, теперь же чувствовал, что все происходит автоматически и помимо его юли. Торопись, торопись, мальчик, кличь беду на свою голову, черная-черная ночь уже на пороге. Укутанный футболкой кулак пробил узкое окошко кухонной двери. Куски пыльного стекла полетели внутрь и, со звоном ударившись о пол, разлетелись на мелкие осколки. Так тихо, что Марк едва ощутил это, что-то странное и не более материальное, чем запах, потекло из разбитого оконца и осело на нем. Несколькими легкими тычками он удалил торчавшие из рамы остатки стекла Сорвав с кулака футболку и стряхнув с нее стеклянные брызги, Марк обмотал ее вокруг шеи и просунул руку в оконце. Пальцы отыскали защелку дверной ручки, неприятно скользкую, едва ли не сальную. Марк повернул ее, отпирая дверь, и вытянул руку назад. Затем приотворил дверь настолько, чтобы она пропустила худенькое тело подростка, и, действуя по плану, придуманному несколько часов назад, скользнул в темную кухню.

Секунду-другую Марк был способен чувствовать лишь ощущение запустения, нежилой пустоты, которое предполагало полную заброшенность жилья. В стене слева от себя он разглядел закрытую дверь, которая, должно быть, вела в «комнату-палатку». Вдруг то, что осело на него, когда он разбил окошко, сжало тисками горло. Глаза ослепли, и ни вдохнуть, ни выдохнуть Марк был не в силах. Безысходность и страдание сгустились вокруг мальчика зловонным облаком Желудок и кишечник свело судорогой. Вне себя от омерзения, Марк закричал. И едва услышал свой голос Одной рукой он задел кухонную дверь и — вот оно, спасение — рванулся к ней, но дверь, словно ее пробудили к жизни, ударила его в грудь и по локтю. Слой за слоем зловонный туман, как паутина, оседал на него. И тут наконец правая рука нащупала дверную ручку. Марк вылетел наружу и с силой захлопнул за собой дверь. Невидимая паутина и волокна тумана, казалось, продолжали тянуться за ним. Только после того, как он протер глаза и увидел перед собой собственные ладони — дрожащие и такие бледные! — Марк понял, что вновь обрел зрение.

— А, так ты слышал, как я беседовал с Джеки Монэгеном о нашем пресловутом «герое»? — спросил Филип. — Поверь, тема эта не стоит обсуждения.

— Сделай милость, — попросил Тим. — Как-то на днях Том Пасмор обмолвился об этой истории, но подробностей он не знает.

Братья двигались на восток в машине Тима, ехать в которой Филип согласился, во-первых, из соображений удобства, а во-вторых, на основании того, что езда на пассажирском сиденье позволяла ему смотреть по сторонам более внимательно. Три часа назад, после радиосообщения о Дьюи Дэлле, агония его последней надежды сменилась на комфортное отчаяние. Однако уверенность, что его сын мертв, не освобождала Филипа от обязанности вести себя так, будто Марк все же может быть спасен. После того как Тим дважды объехал парк Шермана, сделав радиус второго круга больше, Филип решил отказаться от третьего круга и велел брату взять курс к озеру.

Филип сделал вид, что внимательно разглядывает группу подростков, болтавшихся перед винной лавкой. Наконец он повернул лицо к Тиму:

— Героизм! Не смешите меня. Нет, в самом деле. О родных Нэнси можно много чего припомнить, только героизма в них было ни на грош. — Он отвел глаза от лица Тима и, казалось, впился взглядом в само ветровое стекло, но не сквозь него. — Я тебе вот что скажу. Прежде чем жениться, необходимо тщательно проверить родословную невесты.

— Согласись, — сказал Тим, — это был странный поворот в судьбе Джозефа Калиндара.

— Да все в судьбе Джозефа Калиндара страннее некуда. И не может быть, чтоб ты не знал об этом История открылась, когда ты еще резвился на Дальнем Востоке. Этот малый был хорошим плотником, но в остальном — сущим дьяволом Калиндар изнасиловал и прикончил нескольких женщин, вдобавок убил собственного сына. И жену, скорей всего, тоже, дабы иметь в полном распоряжении дом для своих забав.

— В каком году это было?

— Калиндара арестовали в семьдесят девятом или восьмидесятом, точно не помню. Сверни на юг по Гумбольта и выезжай на Лукаст. Надо проехать мимо вон того маленького парка.

— Хочешь, чтоб я отвез тебя в Ист-Сайд?

— Даже не знаю... — сказал Филип, подразумевая, что невозможно предугадать, где может оказаться сбежавший из дому подросток.

— А вы с Нэнси никогда не общались с Калин-дарами? Он ведь все-таки был ее двоюродным братом.

Филип покачал головой:

— Я даже не знал о существовании этого типа, пока однажды Нэнси не сказала мне, что к ней приходила его жена Это было, когда мы жили в Кэрролтон-Гарденс. На запад отсюда Я так жалел, что мы туда переехали: вокруг только снобы, треплющиеся о гольфе и деньгах.

— Жена Калиндара приходила к Нэнси? Когда?

— Году в семьдесят втором Кажется. Зимой дело было, холоднющая была тогда зима. Мы не так давно поженились, года два Помню, пришел домой с работы, а Нэнси очень расстроена и отказывается говорить почему. Потом призналась — сказала, жена брата приходила Не помню, как ее звали, вроде как Дора, Флора... Бог с ней. Денег, наверное, просила Разумеется, Нэнси поостереглась давать ей взаймы. Мы собирались завести ребенка, и я пришел бы в ярость, узнай, что Нэнси отдала с таким трудом заработанные деньги своему братцу-придурку.

— Значит, Нэнси была расстроена

— Не то слово.

— Тебе не показалось, что она чувствует себя виноватой?

— И это тоже. Расстроенной и виноватой. Держись подальше от этих людей, сказал я ей тогда Не пускай их больше на порог.