Впереди меня по ступенькам «Р-клуба» спускались две девушки. Я не помнил, видел их в клубе или нет.

Я спросил:

– Девушки, а в какую вам сторону?

Язык заплетался. Они хохотнули.

Я пробормотал:

– Извините.

У соседей сверху заплакал ребенок. Какая-то женщина попыталась его успокоить, потом стала орать на него. Я открыл глаза, посмотрел на окно. Оно начинало синеть. Я зажмурился, снова открыл глаза, поглядел на часы. 09:21. Если быстро одеться и побежать, опоздал бы на полчаса, может, на сорок минут. Но не было сил одеваться, бежать, садиться в автобус, спускаться по эскалатору. Хотелось заснуть и проспать целый день. Я повернулся лицом к ковру над диваном и закрыл глаза.

Рассвело. Я встал с дивана, сунул ноги в шлепанцы. Подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску. Над домами висело унылое серое небо. Дождя не было. В окне дома напротив тетка в халате что-то делала у плиты. С Коровинского шоссе на Ангарскую повернула коричневая «ГАЗель». Я поднял с пола джинсы и просунул ноги в штанины. Подошел к телефону, набрал номер офиса.

– Маша, привет, это Дима Макеев. Я сегодня себя плохо чувствую – голова сильно болит. Не смогу быть на работе.

– Хорошо, спасибо, что сообщили. Выздоравливайте!

У подъезда стояла старуха с пятого этажа с большой черной овчаркой на поводке. Я ненавидел всех собак в нашем доме за то, что они ссали в лифте. Увидев меня, собака дернула поводок в мою сторону, зарычала. Старуха оттащила ее.

Я вышел из магазина с «Балтикой-тройкой» в руке, сделал большой глоток. Перешел дорогу, повернул к пруду. На лужах блестела тонкая корочка льда.

На обложенном бетонными плитами берегу мужик в пятнистой военной куртке удил рыбу. В стеклянной полулитровой банке копошились опарыши. У берега плавала пачка от сигарет «Лиггет-Дукат». Я подошел к рыбаку, встал рядом, отпил пива.

Недалеко от нас тетка под пятьдесят сняла синий спортивный костюм, осталась в черном закрытом купальнике, зашла в воду.

– Она здесь все время купается, – сказал рыбак. – Даже зимой – прорубь делает специально. По системе профессора Иванова. И здоровается со всеми. Я иду, посмотрел на нее – она тут же: «Здравствуйте».

Я пошел вдоль пруда, на ходу допивая пиво. На другой стороне что-то кричал алкаш в темной куртке. Слов нельзя было разобрать. Навстречу мне шел дед в меховой зимней шапке, опираясь на трость. Он посмотрел на меня и сказал:

– Вам кричат, молодой человек. Слышите? Вас зовут. Вон – на том берегу.

Я спросил:

– Бутылка нужна? Сдадите. Она рубль стоит или больше. Точно не знаю.

– Нет, спасибо. Сами сдавайте.

– Как хотите.

Я бросил бутылку в сухую траву.

Игорь взял со стола двухлитровую «бомбу» пива «Охота», отвинтил крышку, налил в два стакана. Мы сидели в комнате отдыха сауны, на деревянных скамьях, подложив под голые задницы полотенца. В «мокрой» парилке кого-то хлестали веником.

– Что, столица замучила, раз так часто стал приезжать? – спросил Игорь.

– Да нет, не замучила. Наоборот, привык уже там. В Москве – все нормально. Лучше, чем здесь… Просто захотелось приехать…

– Приехал – и ладно. Давай тогда выпьем знаешь, за что? За девушек, которые нам никогда не достанутся.

Мы чокнулись, слегка сплющив пластиковые стаканы.

Я отпил и спросил:

– А почему такой странный тост?

– Я дня два назад осознал, что некоторых девушек из своей школы до сих пор хочу трахнуть. В смысле, таких, какие они были тогда, а не таких, какие сейчас. Получается, что хочу я того, что мне никогда уже не достанется…

– Ладно, хватит. Что-то ты грузишь сегодня…

– Нет, послушай. Помню двоих – шли на класс меня старше. Я – в восьмом, а они были в девятом. Лариса и Оля. Всегда вместе ходили. Я вроде как с ними «дружил» – тырил дома из бара конфеты с ликером для них, в буфете коржики покупал, сигареты в киоске. Деньги на завтрак никогда не сдавал, все – на коржики и на сигареты.

– Ты что, в восьмом классе надеялся раскрутить их на секс?

– Пожалуй что да. Но так я это не формулировал. Вообще не формулировал. У меня были, скажем так, очень смутные планы. – Он улыбнулся, сделал глоток.

– И что потом?

– Ничего. Дружба закончилась. В начале десятого появился парень у Оли, потом – у Ларисы. Стало не до меня. Оля потом поступила в наш пед, на физмат. Про Ларису не знаю. Может, тоже – с ней за компанию. Работают сейчас в какой-нибудь в школе, обеим за тридцать, по двое детей…

Я допил свое пиво, поставил стакан на стол.

– Пошли погреемся, я здесь замерз.

В парилке под потолком светила тусклая лампа. На верхнем ярусе сидел полный мужик в вязаной шапке, весь поросший густыми черными волосами. По его животу и ногам стекал пот. Мы положили подставки и сели на средний ярус. Я сказал Игорю:

– Ну, ты меня удивил. Я не знал, что ты был такой озабоченный в восьмом классе…

– А ты разве не был?

– Не-а. Меня тогда больше музыка волновала, чем секс. Сидел дома и слушал кассеты – часами, приду из школы и слушаю. «Кино», «Аквариум», «ДДТ»…

– А у меня восьмой и девятый – самое было время… Все готов был отдать за секс и бухло. Ну, бухло еще иногда выпадало, а с сексом – полный пролет. Это уже в институте, скажем так, стало попроще… Смотри, как оно странно: в шестнадцать лет секс и бухло – это все. А сейчас – обычное дело. Рутина. Девальвация кайфа происходит, ты видишь? И что теперь остается? Ничего. Можно, конечно, заниматься самообманом, делать вид, что все – так, как надо.

– Не понял, про что ты?

– Мне скоро тридцать один, и я хочу жить, как хочу, а не сидеть в сраной клетке, в которую сам себя и загнал. Почти все наши ровесники – ну, те, кого я знаю – сидят в полной жопе. Но они этого не замечают или притворяются, что не замечают. У некоторых все, вроде, благополучно: жена, ребенок, думают уже о втором… И у меня то же самое. Тебе в этом смысле попроще – ты свободен. Нет семьи, нет детей. Захотел – уехал в Москву, захотел – можешь вернуться. Так ведь?

Деревянная дверь отворилась, вошли два коротко стриженных парня лет по двадцать пять. У одного на цепочке болтался крестик с распятым Иисусом. Парни сели на нижний ярус, под нами.

– Хорошо, что сегодня не пил перед баней, – сказал парень с крестиком. – Хоть нормально попариться можно. Пацаны предлагали, но я сказал, что не буду: в баню иду. Вот после – можно пивка потянуть. Только «Ярпиво», не сраную «Балтику» – от нее не пьянеешь, а охуеваешь, да?