Бен выудил из ящичка со сладостями аппетитный лимонный пирог:

— Вот эту я возьму.

— Закат и лимонный пирог… Да вы кого-то осчастливите!

— Так и задумано!

— А что еще вам нужно?

Лоточник показал все-все, что у него имелось. Тут были детские открытки — «Бывают трогательные до слез!» — сказал Ришар; открытки со зверями (Бен выбрал олениху с детенышем и гримасничающих шимпанзе), с разными предметами, с пейзажами, цветами, с картинами художников, а были с музыкой и с ароматом… В общем, открытки со всем на свете. Бен и взял всего понемножку. На последнем ящичке была надпись «разное». «Тут те, что я не стал сортировать, — сказал Ришар, — пусть люди сами хоть чуть-чуть потрудятся».

И Бен все утро рылся в «разном».

* * *

Ковбой весь день переходил от дома к дому и, припомнив по такому случаю навыки письма, составлял список одиноких и заброшенных. К каждому имени он прибавлял кое-какие сведения. А начал с самых вопиющих случаев, которые заметил еще раньше.

Список выглядел примерно так:

Мадам Рабюссье — старушка, всегда носит фартук, хоть питается одним хлебом, сидит на кухне и смотрит перед собой застывшим взглядом.

Мсье Эфира — пенсионер, законченный алкоголик, весь день проводит перед телевизором.

Жанна Мильроз — восемь лет, дочка учителей, с утра до вечера сидит взаперти и ждет, уткнувшись в окно, не случится ли хоть что-нибудь.

Мсье и мадам Паша — не одинокие, но все равно; он работает днем, она — ночью, когда встречаются — скандал, крики, слезы, хоть, кажется, друг друга любят.

Мсье Жиль — охраняет свой забор, повесил табличку: «Осторожно, злая собака», гоняет мальчишек: «Пошли вон, хулиганье, тут моя территория!»

Тома Кроке — семнадцать лет, всегда не в духе, одевается в черное, слушает мрачную музыку, похоже, склоняется к самоубийству.

И так далее…

— Обалдеть! — сказал Бен, просматривая список. — Работенки хватает!

— И это еще самое начало, — утешил его Ковбой.

— Какой кошмар! — воскликнула Фонтанна.

— Какая тоска! — простонал Бен. — Но что с ними всеми такое?

— Они несчастны…

— Одиноки…

— В общем, жуть! — припечатал Бен.

Бен, Ковбой и Фонтанна сидели на скамейке в сквере, где уговорились встретиться еще с утра. В назначенное время туда явилось и уныние, хотя его никто не звал. Уселось рядом с ними и вцепилось крепкой хваткой.

От одного этого первого листка они порядком приуныли. Хотелось закрыть глаза и ничего не знать. Они смотрели на деревья в сквере и завидовали им: стать бы деревьями, вот-вот, деревьями, стоять себе и ни о чем не думать! Разве они, деревья, бывают алкоголиками, одинокими, несчастными, непонятыми, склонными к самоубийству?

Увы, бывают. Тогда зачем же, спрашивается, становиться деревом? Они задумались, кем или чем бы стать, чтобы избавиться от всей этой мороки. «Среди животных тоже есть самоубийцы», — подумал Бен. Все трое чувствовали себя паршиво, у них опустились руки. Ковбой вспомнил о своем заглохшем садике, Бен мечтал возвратиться на озеро, а Фонтанна скучала о Чудике.

— Открытки ты купил? — спросила она Бена.

— Угу…

— Покажешь?

Бен вытащил пакет с открытками, и они принялись их рассматривать.

— Вот эта подошла бы для супругов, которые все время лаются из-за того, что мало видят друг друга, — Фонтанна показала на открытку с закатом.

— Пожалуй… А эта, — Бен смотрел на шимпанзе, — тому парнишке, что повесил нос.

— Лесные феи наверняка понравились бы Жанне, — сказал Ковбой.

— А вот эти детишки, наверно, утихомирили бы злую собаку, — Фонтанна взяла открытку, на которой негритята в пестрых одежках играли у реки.

— А старушка, может, в кои-то веки заменила бы хлеб на лимонный пирог, — робко сказал Ковбой.

— А пенсионеру в самый раз вот эта веселая компания в баре, правда? — спросил Бен.

— Конечно, это отвлечет его от телевизора.

— Я собирался оставить ее себе, — признался Бен, — но лучше отошлю ему.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу.

— А что, если они вдруг захотят тебе ответить? — спросила Фонтанна.

— Я об этом подумал, — сказал Ковбой. — У нас в отделении давно пустует никому не нужный абонентский ящик. Я взял от него ключ, и ты на всякий случай будешь указывать в обратном адресе его номер.

— Ладно, — согласился Бен.

Они немножечко приободрились, но чувство слабости и уязвимости осталось. Домой пошли все втроем. Фонтанна все там прибрала, навела уют и красоту. Приготовила матрас получше для Ковбоя, поставила на кухонный стол букет гвоздик. А в спальне перед окном на балкон установила письменный стол, чтобы Бен писал там открытки. Начать решили завтра, а пока провели приятный дружеский вечер. Поболтали, затопили камин и сели ужинать. Огонь, еда и дружеское тепло придавали каждому сил. Потом Ковбой растянулся вместе с котом на полу, а Бен с Фонтанной пошли в спальню. В доме стало тихо. Все уснули.

* * *

Фонтанна проснулась позже всех и увидела Бена — он сидел за столом, в косом солнечном луче, спиной к ней, лицом к балкону и что-то писал. Она долго смотрела на него, а потом встала, завернулась в простыню, придвинула еще один стул поближе к Бену и улеглась, положив голову Бену на колени.

Не переставая писать, он стал гладить Фонтанну по волосам. И она снова заснула.

Ковбой уже ушел, ему предстояло, вдобавок к обычной работе, подобрать следующую порцию адресатов.

«Жанна, милая девочка! — писал Бен. — Знаешь ли ты, что иногда в ночной тьме над землей порхают маленькие феи. У каждой есть имя, и вот одна из них, которую зовут Анжела, рассказала мне о тебе. Она сказала, что ты часто сидишь одна и грустишь. Сама она не может вылететь из леса, где живут все феи, но явилась мне — я часто там гуляю по ночам — и попросила, чтобы я тебе написал, передал от нее привет и обещание, что у тебя все будет хорошо. Если захочешь ответить, пиши мне по адресу:

абонентский ящик 33, Робин Круту».

Бен посмотрел на залитое солнцем лицо Фонтанны, немного подумал, взял следующую открытку, с розами, и начал писать:

«Дорогие мсье и мадам Мильроз!

Я понимаю, что Вы оберегаете свою Жанну, как нежный цветок, но знаете ли Вы, как она чахнет и скучает одна в своей комнате? Пусть ее щечки-лепестки порозовеют от свежей утренней прохлады — поверьте, это ей пойдет на пользу.

Желаю всяческих благ.